Станислав Рудольф - Дальтоник

Иржи приезжал теперь за ней регулярно. Для нее это был уже не тот незнакомый мужчина, который случайно объявился в лаборатории, когда испортился рентгеновский аппарат. Дагмар казалось, что она знает его так хорошо, будто прожила с ним двадцать лет. Он упомянул о дачке, которую купил не так давно за бешеные деньги у одной бабки из Уезда. Дагмар побаивалась пуститься с ним в столь дальний путь, они ехали более часа, снега, чем выше в горы, становилось больше. А они поднимались и поднимались. Домик был засыпан по самую крышу, он стоял на отшибе, и к нему вела прескверная дорога, которую явно никто не расчищал. Иржи сказал, что он разгребает снег каждую субботу и воскресенье, когда приезжает сюда с женой и двумя сыновьями. В доме стоял устойчивый запах дерева и трубочного табака, он не исчез и с новыми хозяевами. Дагмар села на лавку у холодной печки, Иржи, раздевшись, наломал сухой хвои, что лежала тут же, затопил, подбросил сосновых полешков, и в комнату, потрескивая, ринулось тепло. Он вскипятил чай. Дагмар все сидела на том же месте, не снимая своей короткой шубки, и брезгливо разглядывала вещи, которых касалась рука другой женщины. Неделей позже, когда они приехали сюда во второй раз, ей это уже не мешало. Дагмар, вдруг почувствовав себя тут в безопасности, позволяла Иржи обнимать и целовать себя. «Почему мы так поступаем?» — повторяли они те же слова всепрощения, которые обычно говорят неверные мужья и жены. Дагмар знала, почему она лежит здесь рядом с Иржи и молча разглядывает потолок в отблесках пламени, рвущихся из дверок печурки. Или по крайней мере понимала. На его месте мог быть кто угодно, у кого найдется для нее время, кто выслушает ее, кто сможет помолчать рядом, но чтоб она при этом знала, что мысли его — с ней. В последний год у нее было такое чувство, будто она вдова, у которой, слава богу, жив муж. От супружеской жизни остались лишь ощущение одиночества и пустота. Она уже не мечтала о таких недостижимых высотах, как проведенный вместе отпуск, посещение театра или поездка в Моравию, к родителям, ей достаточно было малого: Губерт берет сумки и они вместе идут за покупками. В воскресенье после обеда нарядная Романка, схватив отца за руку, вместе с ним и с мамой отправляется прогуляться. Ну хотя бы на городскую площадь или на Шибеничак, Дагмар хотелось перед сном, в постели, прочесть несколько страничек и чувствовать, что рядом с ней лежит ее муж, он читает газету или какой-нибудь детектив, а потом рассказывает ей о своих делах в школе. Раньше было так. Теперь Дагмар казалось, что Губерт изъял из их жизни все то хорошее и приятное, что прежде составляло их маленький мир, их жизнь.

Норки были как инъекция, которую он сам ввел себе в вену, чтоб заставить утихнуть боль, причиняемую живой раной кривды! Но со временем норки же убили его эмоции, не говоря уж об интересах. Губерт думал о норках за едой, во время работы и даже в постели, когда они занимались любовью. В последние недели это случалось все реже и реже, Дагмар подозревала, что и тогда Губерт думает только о норках, исполняя любовный акт в силу физиологической необходимости. Теперь у него даже на это не хватало времени! Побывав в ванной, он тут же снова одевался и бежал в сад, чтобы убедиться, не вцепились ли друг в друга, уже набравшись сил, два ревнивых самца из соседних клеток. Губерт мчался от нее к тем бестиям, а ей хотелось долго-долго лежать в его объятиях и ощущать на своей спине его волосатую грудь и усы. Не имело смысла в чем-либо упрекать его. На каждый случай у Губерта был готовый ответ: «Подожди, вот…» Это «вот» равнялось бесконечности. Если верить ему, где-то там в этой бесконечности их ждал новенький автомобиль и отпуск, проведенный у моря, горячий песок, обеды в ресторане — ты готовить не будешь! — беззаботные две недели, оплаченные многолетним самоотречением! Да, говорила Дагмар себе, надо, конечно, жить и будущим тоже, но нельзя не думать и о дне сегодняшнем! Губерт не хочет понять этого. Он пожирает минуты своего бытия, как его норки мясо, не вкушая ни сладости, ни горечи, и удивляется, что другим необходимо совсем иное. Клетками норок, он, как решеткой, отгородился от мира, словно и сам превратился в норку… То, что Дагмар живет рядом с Губертом, что заботится о его детях и его рубахах, что они вместе спят, — ее расплата за необдуманные поступки в прошлом, и она милостиво прощает ему это.

Но почему с ней Иржи? Из тщеславия? Из мужского самолюбия? Дагмар видела его жену. Случайно столкнулась утром в хозяйственном. Иржи нес две большие сумки, а она нагружала их мылом и стиральным порошком. На обоих были надеты лыжные куртки — видимо, собирались сюда, на дачу. Иржи холодно поздоровался с Дагмар, как здороваются с людьми малознакомыми, его жена на нее и не взглянула, занятая покупками. Она была на голову меньше Дагмар и на добрый десяток лет моложе, ее никак не назовешь некрасивой, хотя ничего особенно выдающегося в ней нет. Впрочем, возможно, ее портила шерстяная шапка, низко надвинутая на лоб, и эта красная спортивная куртка, которая любую фигуру превращает в комод. Иржи никогда не говорил о своей жене плохо, не жаловался, что она его не понимает. Почему же он тратит время на Дагмар? Он считал их отношения само собой разумеющимися и не искал объяснений, если случалось возникнуть вопросу. Их встречи все повторялись, но не становились обыденностью, а Дагмар никак не могла объяснить себе, почему Иржи выбрал именно ее. Ее угнетало, что она почти на три года старше его. Стоило ему захотеть, и он может найти молоденькую. Еще бы! Дагмар была достаточно самокритична, чтобы по утрам не замечать, сколь безжалостно время, отбивающее годы. Она спросила у Иржи прямо, а он вместо ответа поцеловал ее. Дагмар все больше и больше тосковала о нем. Поначалу Иржи звонил ей сам, через несколько недель дал ей номер своего телефона. Иногда она, позвонив, договаривалась о часе будущей встречи, иногда ей просто хотелось услышать его голос. С Марженкой они распределили время работы так, чтобы в четверг Дагмар могла удрать на час раньше. Они с Иржи приезжали на дачу сразу после трех, Дагмар уже было необходимо быть с ним и у него, упиваться сознанием, что есть на свете человек, с кем она хоть и расстанется через два часа, но сейчас он принадлежит только ей. Эта странная жажда интимности, уединения вдвоем, распаляли ее более, чем его губы… Дагмар понимала, что может случиться, если об их связи станет известно окружающим. Понимала, что столь хрупкие чувства не выдержат яркого света. Достаточно косого взгляда знакомых, и карточный домик их любовных отношений рухнет, сменившись мучительными ссорами и грубыми сценами. Могла бы Дагмар уйти от мужа? Верила, что да, могла бы! Но уже наперед знала, что Иржи повел бы себя иначе, хотя сейчас утверждает, что любит ее. Мужчины, как правило, уходят, только если их прогоняют. Ну зачем ему-то разбивать свою семью?! В супружестве он, похоже, счастлив, хотя говорит, что любит Дагмар. Она стала для него чем-то вроде «институции», необходимой для нормальной каждодневной жизни. Он, сам того не заметив, невольно включил Дагмар в сферу своего бытия, как включают чистку одежды, автосервис, телефонную книгу, кинотеатр… Его жена никогда не станет подозревать его. Поздние возвращения по четвергам она рассматривает как обязанности по работе, а мужнина работа неприкосновенна. Иржи ездит по всему району, а потом на день, а то и на два остается дома. Иногда он задерживается. Бывает, его жена удивляется, откуда на даче взялись обертки от конфет, вдруг обнаруженные ею в пепельнице возле печки. Это Дагмар привезла с собой коробку, которую ей сунула одна знакомая в благодарность за то, что ей вне очереди сделали рентгеновский снимок. На будущее им с Иржи следует быть осторожнее и внимательней и не оставлять за собой никаких следов.