Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Сначала Даскаль читал объявления на потолке автобуса: «Оптический магазин «Очки», «Фотостудия Нуньеса», «Ешьте шоколад «Кресто», а потом стал разглядывать оформление реклам и не отрывался до тех пор, пока автобус не остановился на углу Пасео и Линеа. Выйдя, он побрел по солнечной стороне.

Даскаль зашел в кафе и по телефону позвонил Карлосу. К Сарриа он идти не хотел: боялся встретиться с Алехандро или Кристиной. После того несчастного случая — если его можно было так назвать, — после того случая в доме Мендосы он не звонил Кристине, да и она как будто не интересовалась им. Карлос сказал, что можно встретиться в «Эль Кармело».

Он появился там с толстым томом под мышкой, и, когда положил его на стол, Даскаль тайком прочитал название: «От Нью-Дил к Пирл-Харбору». Они заговорили о перевороте, и Карлос рассказал, что ему стало не по себе, когда он услышал об этом, но потом, за завтраком, он поговорил с отцом, и, пожалуй, тот прав: разложение на Кубе достигло такого предела, что уже пора кому-нибудь покончить с этим; гангстерство, хищение общественных богатств, демагогия рабочих — все это мешает развитию страны. Батиста даст мир и спокойствие кубинской семье. Батиста уважает традиции. У Батисты только один недостаток: стремление управлять, опираясь на силу, но, учитывая сегодняшнее состояние страны, этот его недостаток оборачивается достоинством. Даскаль сказал, что лично ему все равно — тот или другой, но по крайней мере переворот нарушил привычную рутину. Они решили проехаться на машине Карлоса, посмотреть, как выглядит Гавана.

Поток машин старался обогнуть полицейские участки. Мундиры на полицейских были расстегнуты в знак того, что они присоединились к перевороту. Луис с Карлосом поехали по Прадо в сторону Центрального парка и напротив президентского дворца увидели танки. Несколько полицейских машин прикрывали подступы к Капитолию. Чтобы попасть на Ведадо, они поехали по улице Королевы, до улицы Инфанты и свернули на Сан-Ласаро. Перед университетом грозно ощерились плоские морды броневиков; они дежурили под убаюкивающее бормотание радиоприемников, которое неслось из полицейских машин, — передавались шифрованные приказания. Возле альма-матер репродуктор выкрикивал лозунги против государственного переворота, но едва ли люди, спешившие по улице Сан-Ласаро, слушали их. Полицейские только расхохотались, когда репродуктор зычно выкрикнул: «Батиста — убийца Гитераса!»

Карлос пригласил Даскаля поехать к ним, разузнать, что нового. Но Даскаль соврал, что пойдет в редакцию и попробует что-нибудь узнать там. Он уже несколько дней не ходил на службу, ссылаясь на нездоровье, и его мать даже посылала записки сеньору Дуарте, в которых сообщала, что «сын тяжело болел гриппом, но теперь поправляется». Когда они проезжали по Набережной, Карлос сказал, что думает поехать в Нью-Йорк учиться живописи. Хочет поступить в Академию изобразительных искусств, чтобы только вырваться отсюда. Отец не особенно в него верит и на его призвание к живописи смотрит косо. Но тут он себя чувствует худо. К тому же в последнее время мать с отцом что-то ссорятся, не разговаривают. Дома обстановка напряженная, и в довершение всего, пожалуйста, этот Батиста еще больше все осложнил. Даскаль сухо сказал, что, по его мнению, будет хорошо, если Карлос поедет в Нью-Йорк, и попросил подвезти его к дому Марии дель Кармен.

Вашингтон. (Ассошиэйтед Пресс.) Здесь стало известно, что американская администрация не замедлит признать режим Батисты де-факто, ибо он отвечает требованиям, которые выдвигают Соединенные Штаты в области внешней политики.

В газетах, отражающих мнение Уолл-стрита, сообщается, что деловые люди Северной Америки ничуть не обеспокоены новой ситуацией на Кубе.

«Джёрнал оф коммерс» — известная нью-йоркская торговая газета — выражает оптимистические надежды в связи с тем, что победа режима Батисты на Кубе может означать благоприятную конъюнктуру для пересмотра таможенных пошлин, установленных на конференции в Торки, которые обеспечивали существование кубинской текстильной промышленности.

— Так что я тут делаю? — спросил Санчес Эрринг растерянно. — Я ведь не преступник какой-нибудь, почему я должен отсиживаться здесь, будто за мной гонятся! Я — сенатор республики, я — выборное лицо. И вы — тоже. Что мы тут делаем? Давайте-ка подумаем. До сих пор мы не знали случая, ни единого случая, чтобы сенатора арестовали. Сменилась власть. Но, кроме партийного долга, у нас есть еще и обязанности перед обществом: мы — сенаторы!

— Новое положение государства, — сказал Маркес, — приведет к упразднению законодательных органов власти.

— Очень хорошо, в таком случае мы войдем туда, куда нам скажут. Батиста сформирует какую-нибудь палату, какую-нибудь комиссию — словом, мало ли что можно придумать. Туда и должны мы войти, чтобы помогать направлять республику.

— Так что ты предлагаешь? — спросил Седрон.

— Ничего, пойти в «Колумбию», посмотреть, как там дела.

— Нет, только не это, во всяком случае, не теперь, — сказал Седрон.

— Тогда разойтись по домам и ждать, когда нас позовут.

— Батиста нас не позовет. Сейчас он будет полагаться только на своих, — сказал Вейтиа.

— Но ведь что-то надо делать! Не станем же мы сидеть здесь целый день.

— Давайте подождем немного, посмотрим, что предпримет Прио, — сказал Маркес.

— Прио — идиот, — ответил ему Санчес Эрринг. — Человек, который не сумел удержать власть. Ее отняли у него, как конфету у мальчишки. Нам ведь говорили, что он принимал наркотики в своей резиденции «Ла Чата», когда ему сообщили о перевороте.

— Неизвестно еще, правда ли это, — сказал Вейтиа.

— Делайте, что хотите, а я ухожу, — сказал Санчес Эрринг, надевая шляпу и поправляя темные очки.

— Давайте подождем немного, — сказал Седрон.

— Нет, нет, я ухожу!

Санчес Эрринг вышел, не закрыв за собой двери.

— Что же теперь? — спросил Вейтиа.

— Теперь… ничего, — сказал Седрон.

— Я тоже пойду, — сказал Вейтиа. — Я буду дома. Если что — звоните.

Маркес порылся в карманах, нашел сигару и закурил от длинного пламени спички, поворачивая сигару, чтобы она загорелась равномерно.

— Давай подождем, Габриэль. Что-то выйдет из всего этого.

— Что выйдет? — переспросил Седрон. — Мы с вами выйдем из игры, только и всего. Ритика, принеси мне виски!

Ритика вышла из комнаты, возразив:

— Тебе нельзя…

— Принеси мне выпить, черт возьми, и не спорь!

— И мне тоже, — попросил Маркес.

Непостижимо, чтобы подобное ниспровержение конституционного режима было осуществлено по прихоти или просто из стремления к власти; мы предполагаем, что существовали серьезные и в высшей степени важные обстоятельства, неизвестные общественному мнению и печати, о которых знали военные круги, и, посчитав их страшной и неминуемой опасностью для Кубы, решили прибегнуть к этому радикальному средству.