Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Случайная встреча с Ангелиной едва не разрушила так основательно продуманный план. Оказывается, в нем еще теплилось искреннее чувство, которое могло вновь разгореться… Еще миг — и он пренебрег бы наставлениями матери и поучениями отца, даже собственным честолюбием. Не мог спокойно видеть нахлынувшие на глаза любимой слезы. Он сгорал от стыда и страсти.

Голос разума вовремя охладил его пыл. Отрезвили мысли, что Ангелине не позволят жить в их доме, особенно сейчас, когда отец возложил такие большие надежды на его брак с Наной. Сумел незаметно, неприметно сблизиться домами. Уже несколько раз побывали семьями друг у друга в гостях. И Нана стала проявлять благосклонность к своему преподавателю. И Рамаз вновь встал над своей слабостью и предал Ангелину. Сказал, что не станет мучить ни себя, ни любимую женщину! Он не палач и не злодей! Он справится со своими прошлыми чувствами, отбросит все эмоции, будет ковать свою судьбу, а может, и счастье трезвым разумом. Не отступал от мыслей и лукавый чертик отмщения Отару Чхиквадзе…

Многое изменилось за прошедшие год-полтора.

В доме Бибилури опять собралось немногочисленное общество близких родственников и друзей. Рамаз пребывал в отличном расположении духа. Женитьба на Нане и впрямь окрылила и осчастливила его. Все обернулось как-то само собой, а то, что Нана ждала уже ребенка, сделало его жизнь еще более осмысленной и перспективной.

Отец Наны, профессор Чикобава, крепкий шестидесятилетний мужчина с благородным лицом, с гривой седых волос, принадлежал к той категории несколько отрешенных людей, которые никогда не стараются казаться лучше, чем они есть на самом деле. Спокойный, выдержанный, в компании он бывал подчеркнуто скромен. Чикобава слыл человеком твердых принципов, особенно если дело касалось его научных взглядов.

Один — жена умерла рано — сумел вырастить дочь и в двадцать два года, после окончания института, выдать замуж. То, что она скорее из любопытства, чем по горячей любви, пошла за своего преподавателя, его особо не обеспокоило. Племянница, которую он воспитал и считал своей второй дочерью, рано выскочила замуж по своей воле за никому не известного тогда Манучара Баделидзе. Брак этот оказался на удивление удачным и счастливым. Манучар, высокий сухопарый мужчина, вызывающий симпатию окружающих своей обаятельной улыбкой, дружелюбием и прекрасными манерами, сумел расположить к себе начальство и выдвинуться на ответственную должность. А вскоре ему, совсем еще молодому человеку, доверили весьма ответственный пост. Многие прочили Баделидзе блестящую карьеру.

Для профессора должности зятя не играли большой роли. Он уважал Манучара за его чисто человеческие качества, ум, проницательность, независимость в суждениях и чувство меры. Конечно, было приятно, что зять сам, без «спины» и чьего бы то ни было содействия, занял столь высокое положение в обществе.

Жизнью Омар Чикобава был удовлетворен, более того, он считал себя самым счастливым человеком в городе. Еще бы! Обе его девочки — умницы, красавицы — благополучно закончили институты, удачно вышли замуж. И зятья — как на подбор, элегантны, красивы, воспитанны, умны и перспективны. Но сейчас, усевшись в удобное кресло стиля рококо, профессор равнодушно рассматривал гостиную, уставленную мебелью всех стилей и эпох, стены, завешанные картинами; много было копий. И хотя Омар Чикобава не претендовал на лавры искусствоведа, но и его дилетантских знаний было достаточно, чтобы понять: хозяин дома в изобразительном искусстве мало что смыслит и вкус у него не ахти какой.

— Какое изумительное исполнение! — восторгалась сестра Манучара, Русудан Баделидзе, разглядывая «старинную» живопись. — Ничего подобного мне еще не доводилось видеть! — Она вытянулась, демонстрируя, казалось, свою великую тягу к искусству, а также тонкую талию, затянутую модным, цвета граната шелком.

— Это французская школа, — солидно пробасил Бено. Он подошел к гостье, поводя картинно плечами. — Я приобрел ее во Львове. Дорогая штучка, но, как видите, стоит того. Мне его продала одинокая старушка. Она перебивалась уроками и по нужде сбывала семейные реликвии.

Бено галантно улыбнулся, искоса глянул на свата. Но тот безучастно смотрел в другую сторону. Лишь на мгновение по лицу профессора скользнула усмешка, которую, к счастью, Бено не заметил.

Омар Чикобава искренне жалел свата. Каких безумных денег стоили Бено эти изящные поделки! Отдавая дань моде, Бибилури не особенно трудился освоить азы искусствоведения, мог легко путать Рафаэля с Гогеном. С трудом сдержался, чтобы не сказать все напрямик.

— Батоно Омар, вы так внимательно изучаете эти картины… Впечатляют, не правда ли?

Профессор вздрогнул, будто его поймали на недозволенном. Не в его привычке было лгать, но говорить правду не имело смысла. Да и вправе ли он учить разуму этого пожилого человека? Сослался на плохое зрение: мол, очки забыл дома, поэтому высказывать свое мнение, не разглядев картины, он не может. Чтобы избежать дальнейших расспросов, Омар Чикобава встал и направился к Манучару Баделидзе, который в это время непринужденно сидел в кресле, закинув ногу за ногу, курил сигарету и, как положено воспитанному мужчине, вел светскую беседу со свояком.

— Я вам искренне советую немедля после кандидатской защищать докторскую.

— В нашем институте это непросто. Кое у кого там определенные привилегии. Вовсе не за научные заслуги, а…

— Понятно, — перебил его Манучар. — Значит, ты хочешь, чтоб с тобой считались, чтобы тебя уважали… Пожалуй, я могу помочь в этом. И позабочусь о тебе. — Манучар, вглядываясь в глаза Рамаза, прикидывал способности свояка. — Вот только не знаю, подойдешь ли? — Сказал и умолк, взвешивая за и против: — Словом, хочешь, чтобы у тебя тоже был авторитет и привилегии? За все приходится платить. А ты сможешь проявить преданность? — с двусмысленной улыбкой спросил Манучар у Бибилури-младшего. — В таких делах, мой друг, на одних родственных чувствах далеко не уедешь.

— Это совсем не трудно, дорогой Манучар, тем более что я и сейчас отношусь к вам с большим уважением.

— Молодые люди! — вмешался профессор. — Простите, что невольно подслушал ваш разговор. — Чикобава уселся напротив в кресло. — Путь в науку труден и сложен. Это аксиома. К вершинам ведут талант и упорный добросовестный труд. Настоящий ученый не свершится, если его влечет карьера, все это азбука. — Профессор принялся разминать сигарету. — Вы оба еще молодые люди, и меня не удивляют ваши, — он подыскивал слова, — несколько легкомысленные взгляды. Не следует забывать, что главное — знания. И еще много-много главного. Как сказал Илья Чавчавадзе, наука и искусство рождаются из жизни и для жизни. Они опережают жизнь и ведут ее за собой. Я далек от мысли упрекать, но грош цена докторской диссертации, скомпилированной из мыслей, надерганных из разных книг. Какая от нее польза науке? Мир лекциями не насытишь. От трудов такого бедолаги и при жизни нет проку, а уж будущим поколениям и совсем одна труха останется.