Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Нана улыбнулась:

— Поешьте что-нибудь.

— Прокуратура и милиция всегда охраняют интересы граждан, право и достоинство членов общества, — декламировал между тем прокурор. — Работники органов серьезно изучают преступность и причины, ее порождающие…

— Честный человек не станет прикрывать преступника, но, как это ни парадоксально, ни уважения, ни признания он тем самым не заслужит. Будет выглядеть белой вороной… Если откажется плясать под чужую дудку. Фу, ничто! — Отар безнадежно махнул рукой, поднялся и, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Воцарилась гробовая тишина.

— В семье не без урода, — наконец произнес Варлам.

— Больше чтоб его и духа не было в моем доме! — взорвался Бено.

— Такой человек не должен работать в редакции, — констатировал прокурор. — Видно, имеет крепкую спину. Иначе кто бы потерпел его в такой солидной газете?!

— Неправда, — заступилась Нана за Отара. — Этот парень — толковый журналист. Потому и в редакцию взяли. У него родители погибли, когда он был еще маленьким.

— Так вот оно что! Беспризорник! — презрительно произнес прокурор.

Нане хотелось ответить колкостью, но тут, чтобы замять возникшую неловкость, затянули «Мравалжамиер» [14] « Мравалжамиер » — грузинская народная песня. .

Рамаза разбудил бой старинных швейцарских часов.

Дзинь-дзинь-дзинь — мелодичный перезвон раздражал, словно душераздирающий скрежет металла, заставляя болезненно вибрировать натянутые как струна нервы.

Он заткнул пальцами уши. И все равно услышал вибрирующий голос матери. Дверь отворилась, и на пороге застыла внушительная фигура, облаченная в экстравагантное выходное платье. Элисабед удивленно уставилась на Рамаза, будто впервые видела до срока потухшие глаза сына и его поредевшую шевелюру. Чтобы лучше разглядеть свое рано постаревшее чадо, она даже подошла поближе. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

Раньше Рамаз почему-то не замечал, как безобразно раздалась мать. Толстые ноги пронизала густая сеть синих прожилок. Большой живот и объемистая талия делали Элисабед похожей на надутый пестрый воздушный шар. На крупном, с пористой кожей лице, лоснящемся от крема, выделялись пухлые щеки. Мать давно уже утратила остатки былой женственности. Но он впервые осознал это.

Избалованный родителями, Рамаз привык видеть только их руки, как некий символ своего благополучия. А то, что у родителей была какая-то личная жизнь: свои интересы, радости, беды, цели, свое лицо, наконец, — проходило мимо его внимания. Было не до родительских проблем, когда маячила блестящая карьера, а в голове роились тщеславные мечты и охватывали вулканические страсти. Но все это осталось за порогом. Не помогла даже женитьба на профессорской дочери. И Рамаз невольно сник, опустил руки.

В свое время он казался мечтателем. Но то было обманчивое впечатление. Никакие возвышенные мысли ум не обуревали. Честолюбие было его единственной страстью, ей он принес в жертву свою первую и настоящую любовь — Ангелину, которая поверила ему и горько разочаровалась. По легкомыслию молодости Рамаз полагал, что если везет в любви, то и в остальном должно катиться по маслу, в продвижении по службе, например. Не зря же ему судьба подвернула в жены профессорскую дочь.

В ожидании удачи он стал инертным, уступчивым и бездеятельным. Постепенно мечты его рассеивались вместе с профессиональными знаниями, ум притупился, и теперь, если иногда и приходила стоящая идея, долго она в голове не задерживалась. Блеснет, будто молния в тучах, — только ее и видели.

— Что случилось, мама? — Скорбный взор матери озадачил Рамаза. — Надеюсь, ничего плохого?

— Что может быть хуже! — вздохнула Элисабед. — Смотрю я на тебя — и сердце кровью обливается. Я ж тебе счастья хочу! — запричитала она.

— Не понимаю… — удивился Рамаз. — Разве я несчастный?!

— Эх, сынок! Материнское сердце все чует и все видит, — драматично произнесла Элисабед. — Не пара она тебе. Не пара! Я это сразу поняла. Но все так внезапно произошло…

— Нана — очень хороший человек, — голос Рамаза дрогнул.

Элисабед откинула волосы с лоснившегося от крема лица и продолжила:

— Чужая она тебе! Вы не созданы друг для друга. Посмотри на себя! Ты вырос в семье, прямо скажем, образцово-показательной. Найди лучше себя человека в городе! И умом вышел, и красотой, а счастья бог не дал… Нет, я ничего не хочу сказать о ней…

Зычный баритон Элисабед разносился по дому, как голос дьякона в церкви. У Рамаза в ушах загудело.

— Оставь мою жену в покое! — обрезал он мать.

— Да ты посмотри на себя!

— Отстань! — Рамаз повысил голос.

— Как знаешь, сынок… — обиженно пробормотала Элисабед и вышла из комнаты.

Оставшись один, Рамаз подошел к зеркалу.

И впрямь уже не прежний стройный красавец, от которого глаз было не оторвать. Сейчас на Рамаза невесело глядел крупный ширококостный мужчина с огрубевшим лицом и потухшим взором.

В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных швейцарских часов с голубым циферблатом.

Рамаз с сожалением провел рукой по бритым мясистым щекам, запустил пятерню в заметно поредевшую шевелюру. «Чего она хочет от Наны, — думал Рамаз. — Чем не угодила ей эта кроткая девочка?»

Вспомнил, что жениться на Нане посоветовал ему отец, возлагавший какие-то особые надежды на ее влиятельную родню.

Только сейчас он понял смысл слов матери. Вот, оказывается, чем она недовольна. Ее надежды не оправдались…

С тех пор как Манучар дал опрометчивое обещание выдвинуть Варлама на высокую должность, последний потерял покой. Он то грезил министерским портфелем, то сникал, сомневаясь в обещании Баделидзе, и ходил как в воду опущенный.

Варлам был любимым зятем Бено Бибилури. Некоторые сплетники, правда, утверждали, что Варлам ожидал большего от тестя, когда женился на Цисане. Ибо если по справедливости, то семнадцатилетняя дочь Бибилури и впрямь вела до замужества весьма вольный образ жизни, и то, что Варлам женился на ней…

Цисана рано оформилась как женщина. Упитанная, полногрудая, в свои семнадцать лет она выглядела вполне созревшей для любви. Это Варлам подметил с первого взгляда, увидев ее в кафе. Черные брови, густые ресницы, обрамляющие крупные медового цвета глаза, — Цисана произвела на Варлама неотразимое впечатление, особенно когда он понял, что медовые у нее не только глаза, — вся Цисана — елейная, кокетливая — была сахарно-медовой.

Варлам сразу решил, что овладеть красоткой большого труда не представит. И не ошибся. В ту же ночь они были вместе. Сладострастную Цисану долго уламывать не пришлось. Варламу, который был намного старше Цисаны, импонировала молоденькая, хорошенькая, всегда нарядная любовница. Он широко распространялся о своих связях, не заботясь о чести девушки. И неудивительно, что это вскоре дошло до ушей Бено Бибилури. Надо сказать, Варлам изрядно перетрусил, когда его призвали к ответу. Не то что на молоденькой Цисане — женился бы и на престарелой Элисабед, потребуй этого Бено. Угрозами и посулами Варлам был опутан и поведен в загс. Правда, Бено объегорил его с приданым, но Варлам уже не предъявлял тестю претензий, он смирился со своей участью и не очень раскаивался в женитьбе. Особенно после того как изменился весь уклад его жизни.