Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

Тишину нарушил старик с красной от хны бородой.

— Ага [30] Ага — господин. Исламов, человеку трудно понять дела аллаха. Одного он раздевает догола, а другого одевает. Зачем нам с вами горевать о том, что царя Николая прогнали с трона? Ведь не кто иной, как его солдаты, потопили в море крови наших людей в Тебризе. Они поддержали местных головорезов. Разве не его генералы и офицеры по сей день держат нас, тебризцев, в смертельном страхе?

Слова старика Исламову пришлись не по душе, однако он ничего не ответил ему. Как и многие его спутники, которые приняли русское подданство, спасаясь от произвола шахских властей, он боялся, что после свержения русского царя ни у кого не найдет защиты.

— Все же я не пойму, какую веру исповедует человек, занявший трон царя Николая? Верно ли, что у него нет никакой религии? — продолжал старик, удивленно тряся своей крашеной бородой. — Говорят, он не признает никаких богов.

— Он большевик, а у большевиков — своя вера.

— Странно, как может жить человек без веры? — донимал Исламова старик. — Не думаю, чтобы он ничего не исповедовал. Чему-то все же он поклоняется?!.. Только бандиты и грабители могут жить без всякой веры.

Мухтар напряженно прислушивался к их разговору, с трудом понимая, о чем идет речь.

— Если бы эти большевики боялись бога, разве совесть позволила бы им отбирать у людей заводы, фабрики и землю, которые веками принадлежали хозяевам?

— Как отбирать? Совсем бесплатно?

— В том-то и дело, что они ни копейки не дают за это фабрикантам и землевладельцам! — с возмущением подтвердил Исламов.

Старик помолчал, а потом неожиданно воскликнул:

— Может быть, они поступают справедливо? Ведь в коране тоже сказано: «Аллах — творец земли… Плодами ее должны пользоваться те, кто трудится на ней».

Исламов хотел что-то возразить, но в это время поезд дернулся, медленно отошел от платформы и, постепенно набирая скорость, стуча колесами на стыках рельсов, загрохотал по железнодорожному мосту, соединяющему берега реки Аракса.

Старик возблагодарил аллаха: в Тифлисе его ждали дочь и трое внуков. Он поднял руки над головой и патетически воскликнул:

— Аллах, веди нас в сады рая и храни от зла!

— Да, храни нас, о творец! — поддержал его Исламов. — Почему-то меня очень тревожит эта наша поездка. Как бы мы не застряли где-нибудь из-за войны между грузинами и армянами. У меня надежда только на генерала Деникина, на те русские войска, которые остались верны короне Романовых.

Имя Деникина напомнило Мухтару слова денщика Тихона, который однажды шепнул ему: «Ленин покончил с войной и дал нам землю, он разобьет и Деникина». «Наверное, аскеры Ленина и есть большевики, — подумал Мухтар. — Как только приедем в Тифлис, я убегу от Исламова, поступлю в армию Ленина и тоже буду большевиком!» От этих мыслей на душе у Мухтара стало тепло и по лицу расползлась улыбка. Мальчику захотелось спеть свою любимую песню, но, вспомнив, как Исламов однажды зло оборвал его, он замурлыкал едва слышно:

Но вот опять заговорил старик:

— А что пишут в газетах? Как дела на фронте?

— Пока не плохо. Англичане и американцы не хотят иметь дело с Россией Ленина. Они всеми силами помогают армии генерала Деникина восстановить в России порядок и вернуть троп законному наследнику, а Арменистан, Гурджистан и даже Азербайджан — в лоно русской империи.

Слушая разговоры хозяина с пассажирами, Мухтар недоумевал. Почему Россию Исламов называет Арменистаном или Гурджистаном? А где же Россия? И почему англичане помогают какому-то генералу уничтожить большевиков? И почему Ленин — русский, а не признает Иисуса своим пророком?

— Вообще кругом такая неразбериха, — в сердцах воскликнул Исламов, — что не поймешь, где истина, а где обман… Керенский тоже ратовал за народ, а в самые трудные минуты, оставив Россию на съедение большевикам, удрал за границу. И сейчас все голодранцы идут за Лениным, за большевиками. Эти большевики знают одно: бедным — хлеб, а другим, кто хозяин земли, — пуля; рабочим — хлеб, а фабрикантам, купцам — пуля… Вот в какое время мы живем…

А за окном сияло апрельское солнечное утро. Проплывали цветущие сады, далекие фиолетовые горы, низкие одноэтажные дома с плоскими крышами. Под золотыми лучами грелась, нежилась земля. Суетились курды в огромных цветистых чалмах с бахромой и в широких пестрых шароварах. Все это чем-то напоминало родной Багдад.

Поезд шел медленно и осторожно: все восемь вагонов были забиты иранцами, афганцами, индусами, английскими и русскими офицерами и солдатами. Многие имели транзитные визы — через Батуми пробирались на Балканы или в Европу.

После станции Джульфа поезд был атакован пассажирами, едущими в Эривань и Нахичевань. На крышах, на ступеньках вагонов, на буферах в минуту не стало места. В вагоне было душно от запаха пота и табачного дыма. Теснота, скученность, невероятный шум, непонятная Мухтару речь притупили даже страх перед предстоящей проверкой документов. Его так стиснули, так прижали, что пот с него лил градом. Только ветер, время от времени налетавший с гор, приносил едва заметную свежесть и прохладу, и всем становилось легче дышать.

Наконец-то поезд прибыл в Нахичевань. На платформе стояли английские и русские солдаты, казаки и армянские маузеристы [31] Маузеристами называли армянских головорезов, носивших маузер. . В вагон вошла группа вооруженных армян, черные висячие усы, копны волос такого же цвета, папахи, блестящие глаза. Смятение и страх снова заполнили сердце Мухтара.

— Мужчины, выходите, женщины и дети могут оставаться на местах! — громким голосом приказал высокий, полный, с длинными черными усами и бородкой армянин в офицерском мундире.

Повинуясь приказу, мужчины неохотно, с опаской стали выходить из вагона. Усатый подозрительно всматривался в каждого. Заметив, что люди не спешат, он стал покрикивать на них:

— Скорей, скорей, пошевеливайтесь!

Когда очередь дошла до Исламова, усач, пытливо вглядевшись в купца, восторженно крикнул:

— Ба! Господин Исламов! Откуда, какими судьбами? Отчего не в мягком?

Исламов не сразу признал в нем своего тифлисского знакомого армянина Айрапетянца, который на шайтан-базаре держал небольшой духан.

— О, Сетрак! — обрадовался он. — Тебя совсем не узнать. Как ты изменился! Борода, усы. И почему ты здесь? А что же сталось с твоим заведением? Ты кто — полковник или генерал?

— Духан я продал. Переселился теперь на родину. Служу великой Армении.

Айрапетянц улыбнулся и тонким английским хлыстом слегка постукал по голенищу своего лакированного сапога.