Феррейра Кастро - Сельва

— Сколько должен этот человек, Бинда?

Бинда быстро подошел к этажерке и перелистал книги:

— Тысячу восемьсот тридцать пять…

Жука помедлил мгновение.

— Ну, ладно, перебирайтесь сюда, в барак, поскольку на каучуке вы все равно ничего не заработаете. Посмотрим, что здесь у вас выйдет. Перевезете свои вещи из поселка и завтра явитесь в контору. Понятно?

— Понятно, сеньор Жука. Большое спасибо.

— Бинда, ты потом ему покажешь, что делать. И скажи Жоану, чтобы он убрал ящики из коридора.

Алберто вышел, споткнувшись о корзинку для бумаг; на душе у него просветлело при мысли о начале освобождения.

Возле барака его ждал Фирмино, устремивший на него пытливый взгляд белесых глаз.

— Ну что, сеу Алберто? Что там такое?

— А то, что я больше не буду собирать каучук. Перехожу завтра сюда, в контору и на склад…

— А! — И мулат постарался улыбнуться, силясь скрыть внезапно охватившую его грусть. — Это хорошо, сеу Алберто! Ведь та работа не для вас.

Когда начали выдавать товары, Алберто не подошел к прилавку. Он издали разглядывал полки, заполненные бутылками, пакетами и банками, чтобы лучше представить себе, как ему тут предстоит крутиться, заменяя Бинду. Затем перевел взгляд на Фирмино, и, поскольку ему не терпелось поскорее вернуться за вещами и перебраться сюда окончательно, ему показалось, что Фирмино торчит у прилавка невероятно долго.

Наконец мулат поднял мешок и вышел на веранду, где Алешандрино, показав ему на быка, привязанного под деревом кажузейро, сказал, что на нем можно завтра перевезти багаж Алберто.

Едва распространилась весть о том, что португалец будет теперь выдавать им кашасу, муку и вяленое мясо, сеаренцы поспешили завязать дружбу с избранником Жуки Тристана, обратившись к нему с поздравлениями и приветствиями.

Однако Алберто не стал пускаться с ними в разговоры, торопясь скорее домой, чтобы уложить вещи и в одиночестве насладиться радостной новостью.

Было еще очень рано, но, угадав его намерение, Фирмино с еще более удрученным, чем обычно, видом — будто что-то его мучало — пошел отвязать быка, и они тронулись в обратный путь.

Алберто и Фирмино шли рядом; Алберто вел быка на веревке, продетой сквозь бычьи ноздри. К деревянному седлу был приторочен мешок Фирмино; бесчисленные мухи облепили бычье брюхо, и он тщетно пытался отогнать их, размахивая хвостом.

Некоторое время они шагали молча. Алберто внутренне ликовал: «Из двух зол меньшее… Из двух зол меньшее…» Тут, от большого барака, открывался вид на Мадейру, широкий просвет, проложенный рекой в густых зарослях, отчего уже дышалось свободнее. Дом дощатый, и из окон видны были проходящие суда, можно было подплыть к ним на лодке и хоть так соприкоснуться с цивилизованным миром. Где он будет работать: на складе или в конторе? Все равно, все лучше, намного лучше жизни в поселке, где нужно подыматься в пять утра и бегом, бегом от серингейры к серингейре, в страшном лесу, где за каждым деревом может ждать смертоносная стрела.

Алберто наконец обратил внимание на упорное молчание Фирмино.

— Ну, что ты об этом скажешь?

— О чем?

— О моем переезде сюда…

— Я уже сказал, что это для вас очень хорошо. Сеу Жука сделал правильно.

Алберто снова ощутил радость от предстоящей перемены в своей жизни, но тут Фирмино добавил грустным и покорным судьбе голосом:

— Теперь там, в поселке, некому будет обрабатывать вашу тропу…

Алберто вздрогнул. А ведь и верно. Теперь Фирмино будет единственной живой душой на просеке Тодос-ос-Сантос. Дни и ночи один-одинешенек, похороненный в одиночестве, без дружеского голоса, который бы отвлекал его от мрачных мыслей, которым он предавался с обреченностью и упорством помешанного. Если он захочет прожарить, не стал ли он немым, он должен будет говорить сам с собой, а его единственной подругой останется тревожная сельва, угрожающе и властно обступившая хижину. А что, если нагрянут индейцы?

Радость предстоящего освобождения угасла, и Алберто попытался утешить Фирмино, стараясь, чтобы тон его голоса не выдал испытываемого им волнения.

— Возможно, сеу Жука пошлет сюда новых серингейро. Он не захочет, конечно, чтобы две тропы пустовали…

— Ну да! При цене на каучук — два мильрейса, где сеу Жука наберет людей?

Алберто стал заверять Фирмино в дружбе и обещал помочь ему, чем только сможет. Говорил он громко и ласково, стараясь подыскать такие доводы, которые бы успокоили Фирмино и убедили в том, что он не останется один в этой ссылке.

Но ничего определенного он обещать ему не мог и лишь повторял, что и в судьбе Фирмино непременно все изменится к лучшему.

Они добрались до хижины и поставили быка в коптильне. В эти последние часы они сказали друг другу столько добрых слов, сколько до того не произнесли за всю жизнь.

Затворничество в сельве для Алберто кончилось, и зеленая стена утратила над ним прежнюю власть. Он смотрел теперь на сельву иными глазами, и его здешняя жизнь представлялась ему давним и туманным прошлым. Сознание унесло его далеко отсюда, от этой просеки, оставив здесь только тело, которое время от времени призывало покинувшие его чувства, и те возвращались, как это ни странно.

Алберто понимал, что впал бы в отчаяние, если бы вдруг Жука отменил свое распоряжение: снова смириться и приспособиться к этому одиночеству он бы не смог. А сейчас деревья утратили свой прежний, грозный вид, их зелень словно поблекла, и тайпа сельвы стала менее волнующей. Лесные тени уже не вырастали так зловеще, нагоняя на него страх, как это было накануне и во все предыдущие дни. Только Фирмино, худой, с длинным лицом, сверкающими белками глаз и зубами, курчавыми волосами и горькой складкой рта, держал еще его чувства в плену.

Оба они старались не упоминать больше о том, что ждет Фирмино, хотя разговаривали без умолку, словно опасаясь, что молчание выдаст их тайные мысли. Фирмино повторял уже известные Алберто истории и с натужной улыбкой выслушивал анекдоты, которые рассказывал тот.

Наконец, уложив вещи в чемодан, они потушили фонарь и улеглись. Притворяясь спящим, каждый из них чувствовал, что другой не спит и думает о том же, что и он. Их молчание кричало о драме, которую они пытались скрыть.

Утром Фирмино проснулся первым:

— Сеу Алберто… Сеу Алберто…

— А?

— Пора…

— А, большое спасибо…

— Пока вы будете одеваться, я сварю кофе.

Умывшись и уже надев шляпу, Алберто проглотил под навесом дымящийся кофе. При тусклом утреннем свете Фирмино помог ему навьючить чемодан на быка. И когда все было готово, раскрыл объятия и зарыдал, как ребенок.

— Для вас так лучше, сеу Алберто, но мне жалко с вами расставаться…

— Мне тоже, Фирмино! — И Алберто обнял его, смешивая с его слезами свои, которые тоже не в силах был сдержать.