Феррейра Кастро - Сельва

Комната в конце коридора, идущего с веранды, находилась в задней части дома. Но это была прекрасная комната: просторная, обособленная от других помещений, и окно в ней выходило на маленький двор, где росли жасмин, кротоны и высокий куст розмарина. По деревянной лестнице можно было спуститься на десятиметровую площадку с пышной зеленью и там, в глубине, обнаружить почти скрытые среди листвы две большие бочки — в них принимали ванну, когда после дождя они наполнялись водой, стекающей из водосточного желоба. На землю были брошены две доски, чтоб не пачкать босые ноги, и накидана упаковочная солома из сваленных в кучу у дома бесчисленных пустых ящиков.

Поставив на пол чемодан, Жоан сказал:

— Это комната для гостей, но сюда никто уж много лет не приезжает, и сейчас нет другого помещения…

Впервые судьба улыбнулась Алберто с тех пор, как он уехал из Пара.

Он повесил гамак, разложил на столе все свои вещи, поставил в угол старый чемодан, подошел к окну и облокотился на подоконник. Здесь ему было хорошо. В этом же коридоре находились контора и склад, но сейчас там, видимо, никто не работал; никаких звуков не доносилось ниоткуда, кроме болтовни попугайчиков вдалеке, на ветках гойабейры. Внизу растянулся на солнце коричневый кот. За оградой виднелась горячая краснота перца.

Воспоминания о палубе третьего класса на пароходе «Жусто Шермон», всегда грязной, вонючей и скользкой, и о хижине в Тодос-ос-Сантос, где нельзя было жить по-человечески и где все время приходилось бояться индейцев, делали особенно привлекательным новое жилище из плотно пригнанных, без щелей, досок и достаточно просторное, чтобы натянуть полог для защиты от москитов. Цветущий дворик приковывал взгляд Алберто, и он, уже дважды намеревавшийся оторваться от окна и отправиться в контору, оставался на месте.

Но вот кто-то постучал в дверь. Он поспешил открыть ее и увидел перед собой Бинду, который спросил:

— Вы уже готовы?

— Да, сеньор, готов.

— Тогда пойдемте со мной…

Они вошли в контору. Бинда открыл лежавший на конторке гроссбух:

— Каждые три месяца выписывается счет для каждого клиента. Здесь вот, на дебете, — то, что он купил; тут, на кредите, — каучук, который он сдал. Нужно заносить все на эту бумагу и потом вычислять, выводя в конце итог, что серингейро должен или каков остаток его долга. Видите? Вот так… Теперь возьмите листок и попробуйте.

С этим Алберто справился хорошо. Затем ему было поручено освоить старенький копировальный аппарат и снять копии с писем и требований, которые выписывались для Манауса и Белена; потом он выводил цены на поставляемые товары, включая стоимость их перевозки; переводил на текущие счета записи, которые Жука Тристан делал в журнале по воскресеньям, когда сборщикам выдавались продукты, — в общем, он перепробовал всю конторскую работу, за исключением бухгалтерского учета, потому что — поспешил сказать Бинда — бухгалтерских книг может касаться только бухгалтер.

Во всем Алберто проявил себя толковым и знающим; он уже радовался тому, что успешно прошел испытание, когда обучавший его Бинда, направляясь к двери, разочаровал его:

— Ладно, завтра приступите к работе в конторе. Начнете со счетов — это самое срочное. А сейчас пойдите вымойте бутылки и наполните их вином из бочки для сеу Жуки.

— Хорошо, сеньор… — Алберто на мгновение задержался, глядя на него.

— Пошли.

Выйдя на галерею, Бинда остановился у одной из дверей и открыл ее. Они вошли в длинное помещение бед окон, заполненное полуоткрытыми ящиками, в которых виднелись банки с оливками, бутылки виски, шампанского, а на полу была разбросана упаковочная солома. Там были также бочки с кашасой и вином, ящики с бензином и порохом — все, что не поместилось на складе или еще не было разложено по полкам в лавке. В одном углу виднелись пустые, запыленные бутылки, щетка для того, чтобы их мыть, и автоматический закупориватель.

— Заберите их, отнесите в ящике на реку и там вымойте.

Алберто понял, что это новое испытание не что иное, как ловушка с целью проверить его послушание, — старый обычай, унаследованный от твердолобых португальцев, которые нарочно разбрасывали по полу булавки, бросай вызов бережливости и честности своих приказчиков. Он безропотно взвалил ящик на плечо и пустился к реке на указанное ему Биндой место.

Берег Мадейры в начале лета был еще сплошным глинистым размывом, где еле-еле пробивалась трава. Земля разъезжалась под ногами, готовая засосать неосторожного путника, а в редкой траве гнездился мукуим — насекомое красного цвета, почти невидимое из-за своего крошечного, с булавочную головку, размера, но которое, вгрызаясь в кожу, становилось злобным и остервенелым. Человек расчесывал воспаленное место, осматривал его, пытаясь найти причину зуда, но ничего не мог обнаружить, потому что насекомое выдавало себя краснотой, лишь хорошенько насосавшись крови.

Внизу, в речной заводи, укрывались лодки серингала разной величины, старые и новые; самые маленькие предназначались для ловли рыбы таррафы и для того, чтобы забирать почту с парохода, который сбавлял ход, непрерывно гудя, более крупные — для поездок в Умайту или для буксировки кедров, проплывавших по реке; самые же большие, по размерам походившие на баржи, служили для перевозки грузов в Буйассу. Поскольку бывали случаи, что серингейро сбегали отсюда, как сбегают из тюрьмы, все лодки были скованы толстыми цепями и заперты на солидные замки — либо надо было тащить их все, а с таким караваном далеко не уплывешь, либо пришлось бы наделать такого шума, разбивая замки и цепи, что недобрый замысел был бы тут же обнаружен. Не скованной с остальными была лишь одна маленькая лодка, на которой негр Тиаго отправлялся за травой для лошадей. Она была сколочена из четырех старых досок, которые не выдерживали и двух человек и расходились при более сильном гребке.

Рядом покачивалась плавучая купальня — крытый оцинкованным железом домишко, покоящийся на стволах двух кедров. Купальня соединялась с берегом узкими мостками. На них-то и устроился Алберто: он опускал бутылки в воду, а потом мыл их щеткой, смывая грязь и следы налитого в них в последний раз вина.

Но здесь не только мукуим, заставлявший расчесывать кожу на голенях до крови, но и другое мученье: пиум, размером меньше блохи, но, в отличие от нее, белесый и летающий, тучами накидывался на лицо и уши с упорством, приводившим в отчаяние.

С проклятьями спасаясь от них, Алберто вошел в купальню, решив продолжить мытье бутылок под этим укрытием. В полу было квадратное отверстие, куда при купании опускали куйю, чтобы набрать воды для обливания. Алберто сел и хотел было опустить в воду одну из бутылок, но тут же застыл с вытаращенными глазами. Да, так оно и есть! В воде плавали зигзагами две змеи, и одна из них, почуяв, что здесь кто-то есть, высунула из воды голову с живыми круглыми глазками. Ни разу в жизни Алберто не испытывал такого потрясения. Среди всех ужасов сельвы змеи устрашали его больше всего. Даже когда он видел их на страницах журналов, он невольно содрогался от страха, над которым, впрочем, несколько минут спустя сам смеялся. Но в сельве это было настоящим наваждением — здесь страшные сурукуку, похожие на зеленые гибкие лианы, набрасывались на лошадей, нанося им хвостом удары по крупу, пока животное не вставало на дыбы и всадник не оказывался на земле, если только он не поостерегся вовремя; здесь и водяная змея, о которой повествуют местные легенды; иной раз она бывает чудовищно огромной: из шкуры такой змеи Лоренсо изготовил длинный водосточный желоб для своей хижины… Она приползала украдкой и схватывала в неумолимые кольца собак и телят, ломая им кости и превращая их в месиво, которое она тут же проглатывала, — и не один туземец утверждал, что сукуружу пожирала даже целых быков, продолжая плавать, в то время как их рога торчали из ее огромной пасти. Змеиное разнообразие этим не ограничивалось. Была еще, например, жибойя; она также достигала длины в несколько метров, и ее гипнотический взгляд увлекал в ее пасть небольших животных, вызывавших у нее аппетит; была канинаиа, жарарака, гремучая змея — и нескончаемый ряд других, названия которых были неизвестны Алберто. Все они составили бы великолепный террариум в Ноевом ковчеге. В сельве нельзя было сделать ни шагу без того, чтобы не наткнуться на какое-нибудь из этих пресмыкающихся в девственных зарослях куманики, темных омутах и сырых ямах, словно созданных для укрытия этих злобных тварей. Одни из них сворачивались клубком, и кольца их накладывались одно на другое, подобно толстому корабельному канату; другие неслышно скользили в ползучей траве, вызывая лишь легкий трепет листвы и еле заметное содрогание кустарника или свой извилистый путь отпечатывая среди болота. Они вытягивались на высохших древесных стволах — брюхом в гнилой трухе, а спиной на солнце и замирали в сладостной спячке; порой испуганные появлением человека, они обращались в бегство и ползли по опавшей листве, пробиваясь здесь, скользя там, зачастую задевая за ноги убегавших от них, в свою очередь, людей. Тогда они в страхе свертывались в клубок и жалили. Алберто видел в глухих местах сельвы лианы, походившие на змей, и зеленых змей, которых можно было принять за лианы. Но и те и другие приводили его в одинаковый трепет: то, что было переброшено там, наверху, с ветки на ветку или двигалось в зелени скользкого ила, — все таило смертельную опасность ядовитой и страшной западни.