Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

В семейном лагере живут в землянках около полусотни человек, из них тридцать евреев — в основном, старики, женщины и дети. Зимой они питались мерзлой картошкой, которую добывали на заброшенных огородах. Фашисты разрушили удаленные хутора, чтобы те не могли помогать партизанам. Картофель остался в земле. Через некоторое время добыли лошадей и подводы, на них и ездили за продовольствием в сопровождении вооруженной охраны.

Чего только не придумает человек ради выживания… Среди обитателей лагеря были мастеровые люди, ремесленники, люди привычные к труду. Обязанности были распределены четко: этот валил лес на дрова и на землянки, тот снимал с бревен кору, третья разжигала костер и следила за огнем, четвертая варила, пятый убирал… Шломо Шапиро по прежнему руководил остатками общины. Командиром лагеря был русский, партизан Бахмутов — выздоравливающий боец, назначенный на эту должность майором Тихоновым. Ему помогал Иосиф Берман, который не мог участвовать в боях по причине сильной близорукости.

Мало-помалу боль утраты оставила Вениамина, и он стал посматривать по сторонам, включаться в жизнь. Он жил в землянке, где были устроены нары на десятерых. Дров хватало, так что печку-буржуйку можно было топить докрасна. Землянка была госпиталем в миниатюре.

Сюда же положили и Шломо Шапиро, когда того настиг-таки тяжелый сердечный приступ. Старик долгое время лежал на спине, не имея возможности пошевелить ни рукой, ни ногой. Горчичники, таблетки и уколы не слишком помогали, однако через несколько дней Шапиро полегчало, и он смог садиться на нарах. Лицо его еще больше исхудало, пожелтело и сморщилось, а борода, и без того куцая, теперь висела жалкой тряпицей. Но в этом убогом кувшине еще кипела жизнь, ум был по-прежнему острым, а сознание ясным. Да-да, представьте себе: даже лежа на смертном одре, этот человек не переставал твердить о Сионе и Иерусалиме! А уж когда немного оклемался, то и вовсе вернулся к своему любимому детищу — ивритскому кружку, который организовал в лагере.

Поистине неисправимый человек этот Шломо Шапиро! Такое впечатление, что чем труднее жизнь, тем крепче становится его любовь к далекому Сиону. При советской власти, которая не одобряла занятия ивритом, Шапиро вел себя довольно сдержанно. Зато теперь, в лесу и под фашистской оккупацией, он решил перейти от теории к практике, и ивритский кружок стал первым таким практическим шагом. Этот кружок собирался от случая к случаю.

Опираясь на Вениамина и Берту Абрамовну, выбирается Шапиро из землянки. Он усаживается под сосной; рядом пристраиваются члены кружка. Среди них есть наши старые знакомые. Семья Гинцбург представлена особенно хорошо: Сарка, Лейбл, Голда Берман. Временами прибегает и Абка-шалопай. Здесь же Песя Фейгина и Янкл Левитин — есть в кружке слушатели от мала до велика. Всем им рассказывает Шапиро длинную историю народа Израиля. Сегодня дошла очередь до царя Шломо, называемого еще Соломоном.

Состарился царь Давид, а наследника себе так и не выбрал. Одна сильная партия поддерживает Адонию, старшего брата Соломона. Но не дремлют и их соперники в лице пророка Нафана и Вирсавии, матери Соломона. Они и одерживают победу. Соломон восходит на престол и сразу же уничтожает своих противников: брата Адонию, военачальника Иоава, отстраняет первосвященника Авиафара. Он выбирает себе верных помощников — полководца Ванею, казначея Адонирама и других. Главное достижение Соломона — постройка Первого храма. С тех пор минуло три тысячи лет, но до сих пор служит этот Храм символом и надеждой для всех евреев во все времена. А о мудрости Соломона рассказывают легенды. Всем известна история о мальчике и двух матерях. Даже царица Савская приехала из далекой Африки подивиться на мудрость великого царя — увидела и поразилась.

Неужели вот так, без капли поэтичности, рассказывают о золотом веке нашей истории? Но сидящие вокруг Шапиро с неослабевающим интересом слушают его суховатый рассказ. Немного передохнув, Шапиро продолжает. Поистине неистощим этот человек. Пока стучит его больное сердце, пока есть вокруг внимающие уши, он будет рассказывать своим братьям и сестрам о славной истории Сиона. «Если вы действительно захотите, сказка станет былью» [74] Известный лозунг одного из основоположников сионизма Т. Герцля (1860–1904). . Шапиро говорит о вожде и пророке, который бросил этот клич, адресовав его евреям рассеяния, веками пытающимся выжить среди диких хищников. Мы должны объединиться и вернуться в свою страну. Ее небеса голубы, солнце горячо, цветы душисты, а земля плодородна. Наш язык иврит звенит там в голосах играющих детей. Парни и девушки, мужчины и женщины трудятся там в полях и садах, в школах и на заводах. Каждое утро выходят в свет ивритские газеты. По этой земле ступали ноги наших предков. Там каждая гора и овраг, каждый камень древних развалин свидетельствуют о прошлом нашего народа.

Без устали повторяет старый больной еврей эти слова, указывает дорогу тем, кто потерял ее во тьме несчастий, сеет в сердцах семена, которые еще прорастут. Невдалеке стоит Голда Берман, молодая мать с огромным уже животом. Скоро ей рожать, вот-вот появится на свет еще один маленький Берман-Гинцбург.

Одна из таких бесед стала для Шапиро последней. Ночью произошел новый сердечный приступ, и старик оказался на грани смерти. Он лежит на спине, рот приоткрыт, глаза глубоко запали. Вениамин сидит у его постели, вслушивается в слабый хрипловатый голос умирающего. Прямо в душу ему проникает этот голос — ведь это последние слова, духовное завещание старого Шапиро. Всю жизнь они с Бертой мечтали о восхождении в Страну Израиля. Но Шапиро считал, что кто-то должен остаться и здесь, в изгнании. Остаться, чтобы помочь народу, наставить и научить людей. А потом алия [75] Алия (букв. «восхождение», ивр. ) — принятый у сионистов термин, Означающий возвращение евреев в Страну Израиля. стала и вовсе невозможной. Путь оказался перекрытым, и евреи мало-помалу забыли о родной земле. Но и сейчас Шапиро уверен, что его усилия не пропали даром. Еще придет время, когда все уцелевшие евреи соберутся в своей стране.

— Ты еще молод, Вениамин… ты еще увидишь поражение Гитлера. У тебя еврейское сердце… нельзя позволять народу забывать свое прошлое… нужно помнить прошлое и верить в будущее… Лишь одна родина есть у еврея…

Таким было завещание умирающего старика молодому человеку из следующего поколения. С этими словами умер Шапиро. В землянке слышится тихий плач Берты Абрамовны.

На похороны Шапиро собрался весь лагерь. Вениамин написал на деревянной табличке то, что принято у нас писать на надгробиях. После того как могилу забросали землей, табличку укрепили на столбике, и Лейбка Гинцбург произнес кадиш, погребальную молитву осиротевшего сына. Ему помогали лесные птицы, шорохи леса шуршали над свежим могильным холмиком.