Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Река Псёл текла в своем узком русле меж песчаных обрывов и травянистых лугов. Тут и там виднелись около берегов заросли тростника, желтые кувшинки и белые речные лилии. В воде отражалась палитра самых разных цветов. Рассвету и звезде, солнцу и облаку, серебру месяца и пеплу сумерек протягивала река свое хрустальное зеркало, и все они дарили воде полный набор оттенков и отражений. Это был изменчивый и неверный мир, каждую минуту обновляющий свой облик и вновь возвращающийся к нему.

Медленно шла жизнь. Стучали сердца, реки текли в моря, ветра облетали землю. Все двигалось без остановки, все текло без конца. Вот и берега реки Псёл не остались прежними. Кое-что изменилось и там.

В прошлом году была тут Рахиль, а теперь вокруг Вениамина проказничали подростки, и Тамарочка среди них. Странные изменения происходили в этой веселой шайке. Однажды разглядел Вениамин слезы в глазах Сарки Гинцбург. Кто посмел обидеть эту курчавую девчонку? И почему она лежит на песке, в то время как Ким и Тамара резвятся в воде, поднимая вокруг себя фонтаны брызг? Кстати, Ким плавает как рыба и давно уже не позорит неумением звания мужчины. Да и Тамара, между прочим, вот-вот уезжает в столицу.

Теперь Ким может не зазнаваться перед бедными провинциалками!

И только Сарка Гинцбург остается здесь. Вениамин присаживается рядом с девочкой.

— Что случилось, Сарочка?

Она прячет лицо, но слезы продолжают течь на жадный до влаги береговой песок. И вдруг — смотрите! — девочка исподтишка бросает на него быстрый взгляд блестящих глаз; она уже смеется. Смех и слезы, дождь и солнце одновременно! Сарка вскакивает и прыгает в воду, к остальной компании.

Театр, да и только! Малявки, у которых еще молоко на губах не обсохло, уже рвутся туда же, на жестокую сцену жизни, где смех, и слезы, и забавы, и боль души!

Медленно идет жизнь, секунда за секундой, минута за минутой. Вот уже начали уезжать из Гадяча дачники, горячая пора настала у Эсфири, мастерицы лапши. Потому что никакая уважающая себя дачница не уедет из Гадяча без пачки лапши — вкусной, душистой, тающей во рту, легкой, как птичье перо, — лапши, которую умеют делать только старая Эсфирь и ее дочь Нехама. Вот оттого-то и ходят мать и дочь из дома в дом, оттого-то и слышится из распахнутых окон тихий треск разбиваемых яиц.

А вот Вениамин не был в то лето озабочен проблемой лапши — он продолжал крутить педали между Гадячем и Вельбовкой. Здоровье Степана Борисовича улучшилось. В конце августа стояли теплые светлые дни. Работа над книгой «Динамика» подошла к концу, и Степан Борисович решил сделать перерыв — в конце концов, может же он позволить себе немного побездельничать, хотя бы раз в году! Да, хотя бы пару дней полного отдыха — движение, чистый воздух, усиленное питание.

Профессор выдает Вениамину заработанные деньги, и они прощаются. В последний раз улыбаются парню искусственные зубы Степана Борисовича. Правда, ему приходится еще выслушать лекцию на известную тему о том, как был сотворен мировой порядок из исходного хаоса. Терпеливо дослушав до конца, Вениамин идет попрощаться с Кларой Ильиничной. Она, как всегда, лежит в гамаке. Предписания врача-гомеопата явно пошли ей на пользу. Десять раз в сутки глотает Клара Ильинична капли и таблетки, а вместе с ними изрядные порции веры в пользу этого лечения. И вот — чудо из чудес! — ее здоровье улучшается день ото дня!

Вениамин пожимает женщине руку и слышит ее слабый, но мягкий голос:

— До свидания, Вениамин! Не забывай нас и дальше, ладно? Может, Лида тоже приедет сюда на будущий год…

Имя блудной дочери вспархивает в воздух и исчезает за ближними деревьями. Похоже, мать обратила внимание на кое-какие прошлогодние события. Только вот теперь образ Лиды совершенно не тревожит сердце Вениамина. Он пожимает теплую руку, выпуклые грустные глаза смотрят на парня с выражением жалости. Прощайте, Клара Ильинична, счастливо оставаться!

Он вскакивает на велосипед. На опушке леса ждет Глаша. Сегодня не праздник и не выходной, но на девушке цветастое платье и туфли. Неужели в его честь и эта неуклюжая обувь, и это торжественное выражение лица? Некоторое время они шагают по лесной дороге, держась за велосипедный руль, — она с одной стороны, он с другой. Время расставаться. Глаша говорит, что решила перебраться на зиму в город. Мария Сергеевна, директор детского сада, которая отдыхала этим летом в Вельбовке, предлагает ей постоянную работу с жильем и питанием. Девушке не нравится ее нынешняя жизнь. Действительно, дядя Вениамин, много ли радости в этих пьянках-гулянках? Что и говорить, кончилось детство, теперь Глаша начинает понимать, чего хочет от жизни.

Они садятся на велосипед и несутся под горку к мосту. Вениамин спрыгивает с седла и осторожно помогает девушке сойти на землю. Сегодня они не купаются. Время расставаться. Тихо стоят они, не произнося ни звука. Как усталая мать, движется меж облаков солнце, то прячась в них, как в подушку, то вновь выступая наружу. И когда скрывается оно, то в полях и в лесах проступают молчаливые сумерки, отпечаток предостерегающего перста: тихо, шалопаи! Мама спит!

Время расставаться, и грустно обоим — и Вениамину, и Глаше. Глашины пальцы задумчиво поправляют выбившийся завиток льняных волос, под цветастым полотном платья вздымаются два холма, и стройная, дочерна загорелая шея возвышается над ними с очарованием детской невинности. Девушка переводит на Вениамина взгляд своих светлых глаз, и он словно приходит в себя. Как раз в этот момент подушки-облака выпускают на волю усталое солнце, и оно открывает глаза, заливая мир золотым светом, теплом и покоем.

— Что ж, расстаемся до следующего года, Глаша!

— А если ты не приедешь? — Глаша говорит по-украински, и звук ее слов растворяется в звучании вечера. Она умолкает ненадолго и продолжает: — Но мне все равно. Я тебя никогда не забуду, дядя Вениамин!

— Я тоже не забуду тебя, Глаша, — говорит он и осторожно целует прохладную кисть ее руки.

Есть в этой девушке какая-то особенная манящая теплота. И какая разница, неуклюжи ее туфли или нет, — главное, что ради него они надеты, ему хочет она понравиться в час разлуки…

Вениамин поднимается по дороге в город, и тот встречает его своей пылью. Слева поднимаются берега реки, и мелькает меж кустов и надгробий стена гробницы Старого Ребе. Не похожа ли она на еще один зрячий глаз, внимательный и цепкий, проникающий сквозь пыль и темноту прямиком к сути дел и слабостей человеческих?

Как будто тихий зов — зов совести — звучит из этой неприметной могилы. Вениамин въезжает в Гадяч. Всего один день остался ему здесь. Скоро они уезжают вместе с Тамарой.

Как нежный цветок росла Тамарочка в Садовом переулке. Тут она родилась, ползала, росла, поднималась на ноги. Была она для Песи как собственный поздний ребенок, украшение и радость на старости лет. И вот — уезжает ребенок. Что остается старикам? Кончилось лето, приближается пора дождей, грязи и туманов. Старость, запустение и одиночество поселятся в комнатах фейгинского дома. Песя стоит на кухне, готовит еду и моет посуду. Вкусные запахи пищи разносятся по всему дому. Вениамин собирает вещи и помогает паковаться Тамарочке. Кроме них троих нет здесь никого. Старая Песя входит в комнату с метлой. Тамара видит бабушку и бежит к ней. Ох уж эти дети…