Прамудиа Тур - Это было в Южном Бантене

Иренг открывает дверь и впускает мужа, сама же, стоя перед широко открытой дверью, говорит тихо:

— На базаре паника: налет дарульисламовцев.

— Опять они, — с досадой отзывается Ранта.

Иренг входит в хижину.

Вскоре из-за поворота дороги появляется Муса. На нем китель шоколадного цвета, саронг из пеликата [5] Пеликат — вид ткани. , высокая черная шляпа с шелковым бантом. Вся одежда уже поношенная, но еще приличная и чистая. В правой руке у него портфель, тоже изрядно потертый, но еще крепкий, в левой — большая палка с изогнутой рукояткой. На вид ему можно дать лет сорок. Самоуверенная походка и весь его облик свидетельствуют, что этому человеку незнакома тяжелая, грязная работа. Подойдя к веранде, он на минуту задерживает свой взгляд на двери, затем поворачивается к ней спиной и зовет:

— Та! Ранта! Та!

Ответа нет. Он зовет еще раз, громче, но сдержанно:

— Та! Ранта! Выйди на минутку, Та!

И на этот раз ответа не последовало. Муса слегка поворачивает голову, украдкой смотрит на дверь, ухмыляется и снова зовет:

— Ренг, Иренг! Где твой муж?

Голова Иренг на минуту показывается в дверях, затем сразу же исчезает.

Муса снова ехидно ухмыляется.

— Ренг, Иренг! Да не прячь ты своего мужа.

Дверь открывается, и на пороге появляется Иренг. Довольно громко, с наигранным радушием она спрашивает:

— Кто меня зовет? А, господин Муса. Садитесь, пожалуйста.

— С каких это пор ты стала притворяться, будто не узнаешь меня?

— Я не притворяюсь, Я действительно не узнала вас, — оправдывается Иренг, вытирая скамейку.

Муса покрутил палкой и, не глядя на Иренг, продолжает с улыбкой:

— Где Ранта?

— Еще не пришел, ган [6] Ган (сокращенное от джураган) — господин. .

Понизив голос до шепота, Муса говорит:

— Не лги. Я сам видел, как он возвращался. Та! Ранта! Выходи!

Иренг отступает на шаг от скамейки. Нижняя челюсть ее дрожит. Стараясь справиться с собой, она шарит вокруг руками, словно ища опоры. В наступившей тишине ясно слышатся шум реки и щебетание птиц.

Опустив голову, усталой походкой из дома выходит Ранта. С сумрачным выражением на лице он нехотя подходит к Мусе и виновато произносит:

— Слушаю, ган.

— Почему сразу не вышел?

Ранта не отвечает, только смотрит на Мусу еще пристальнее.

— Нехорошо притворяться, будто не слышишь, С тобой раньше этого не случалось, Ранта.

— Слушаю, ган.

— Иренг, оставь нас, я хочу поговорить с твоим мужем.

Муса снова поворачивается спиной к двери. Между тем тучи плотной пеленой заволокли все небо. Начинает темнеть. Отступив немного назад, Муса зовет:

— Иди сюда.

Ранта подходит к Мусе и останавливается у него за спиной. Стараясь быть гостеприимным, он приглашает:

— Садитесь, ган.

Муса делает вид, что не слышит. Он внимательно смотрит на небо и говорит:

— Видишь, дождь собирается. Хорошая погода, хороший сезон. Не правда ли, Та?

— Да, ган.

Неожиданно Муса самодовольно рассмеялся и, уже не сдерживаясь, смеется долго и громко. Только теперь он поворачивается лицом к двери и, не спуская глаз с Ранты, который продолжает стоять, опустив голову и вычерчивая что-то на земле большим пальцем ноги, с шумом втягивает воздух носом и с расстановкой произносит:

— На базаре был налет дарульисламовцев. Слышал, Та? Значит, и у жены неудача. Да, хорошее время, хороший сезон. Итак, запомни. Сегодня вечером в одиннадцать часов.

— Что за работа, ган?

— Надо достать семена каучука.

— Трудно пронести их, ган.

— Не труднее, чем голодать, Та.

Ранта молчит, чешет затылок и шею, затем, почувствовав на себе пристальный взгляд Мусы, бессильно опускает руки.

— В прошлом году я тебя же посылал за семенами каучука. Вот и теперь. Чего же тут трудного?

— Гоподин Муса знает, что в прошлый раз я чуть не попался.

— Дурак. Зачем же у тебя голова на плечах?

— Понимаю, ган.

— Значит, пойдешь сегодня ночью. Я жду в три часа ночи дома.

— Хорошо, ган.

Муса опускает руку в карман и протягивает Ранте две с половиной рупии. Прежде чем уйти, он говорит:

— Если что случится, я ничего не знаю, понял?

Он с угрозой смотрит в глаза Ранте и уходит, играя палкой.

Тем временем совсем стемнело. Иренг зажгла в хижине керосиновую лампу. Свет от нее через сплетенные из бамбука стены хижины проникает на веранду. Ранта бессильно опускается на скамейку и погружается в раздумье. Временами из груди его вырывается тяжелый, глубокий вздох.

Когда Иренг выходит из хижины, он отдает ей полученные от Мусы деньги и снова погружается в свои невеселые думы.

Иренг берет ассигнацию, подносит ее к глазам и с возмущением восклицает:

— Две с половиной рупии! Вот негодяй!

— Тихо, Иренг, тихо.

— Эх, пак, если бы я была мужчиной, я бы давно угостила этого негодяя палкой. Подумать только, тебя, честного человека, он заставляет воровать.

— Молчи, Иренг.

— Молчи! Ведь ты мой муж, а вдруг что случится?

Ранта берет Иренг за руку и медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, произносит с нежностью:

— Подожди, Иренг, придет время, и мы заживем хорошо и радостно.

— Дай бог, пак, дай бог. Мы оба уже достаточно поработали за свою жизнь. Но счастье наше пока еще не с нами, господь не шлет его нам.

Ранта встает, опускает руку на плечо жены и по-прежнему медленно, со спокойной уверенностью говорит:

— Придет время — и мы сами построим свое счастье.

Иренг внимательно слушает мужа, но смысла последних его слов не понимает.

— Дай бог, пак, дай бог.

— Ну, иди спать.

Иренг настораживается. В полумраке, царящем на веранде, она отыскивает глазами глаза мужа и спрашивает с тревогой:

— А ты?

Ранта не отвечает.

— Все-таки идешь, пак? Идешь воровать семена каучука?

Ранта берет жену за руку и ведет в хижину. Задержавшись перед дверью, он смотрит ей прямо в глаза.

— Слушай, Иренг. Да, я ворую. Но ведь делаю я это не по своей воле.

— Пак! Пак!

— Когда придут лучшие времена…

— А если попадешься, пак?

— …ведь никому не хочется быть вором, Иренг.

— Но они изобьют тебя, эти сторожа на плантации.

— Не надо, Иренг, не накликай беды.

— Пак! Пак!

— Сейчас они определяют нашу судьбу. Они.

— Кто они, пак?

— Кто?! А ты не знаешь?

— Пак! Пак!

Даже при тусклом свете керосиновой лампы видно, как напряглись крепкие мускулы Ранты. Сдерживая готовый вырваться наружу гнев, он говорит:

— Они — это те, кто пришел к нам только затем, чтобы сделать из нас воров. Они — это те, кто живет отдельно от нас в джунглях, как дикие звери. Они — это те, кто только и думает, как бы сожрать других. Вот кто они.

— Не ходи, пак!

— Но ведь завтра понедельник, нам надо идти в больницу навестить Ри-ах.