Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

На другой день дочь приехала, тоже глядит на него, глазам не верит, — видать, не думала отца таким встретить.

Сыновей я перед этим в армию проводила, мы с ним вместе им письмо отписали, оба нам ответили, пишут, что очень, мол, рады, пусть папа только скорее поправляется.

Да куда там. Он день ходит, три лежит, нет у него в теле ни одной косточки способной, пальцы на руках скривленные, ровно их кто насильно погнул, идет — ноги едва-едва ставит, сам пальто надеть не может, пуговицы и те я ему застегиваю. Гляжу на него, думаю: «Как же это ты, бедный, без меня жил?»

И ни досады, ни злости — ничего во мне, сколько ни ищу, нету — одна жалость. Если ночью когда со сна застонет, во мне болью отзовется.

Опять он слег, мы его с Петуховым в больницу положили. Пробыл он в больнице месяц, потом в санаторий его устроили.

Все Петухов старался. Правда, врачи говорят, никогда ему уже не поправиться, очень у него болезнь серьезная, все суставы пораженные, а все-таки ему в санатории полегчало. Сам даже письмецо мне отписал, — приезжай, мол, Ксюша, очень я по тебе соскучился, навести меня.

А я быстрая, собралась, поехала. Побыла у него в санатории неделю, теперь обратно домой еду. Он, должно, в санатории этом еще месяца полтора, а то и больше пробудет. Акурат к декабрю вернется, когда сыновья с действительной на побывку приедут…

Женя любила читать книги с конца. Возьмет книгу и, не заглядывая в начало, первым делом раскроет последнюю страницу. Потом глянет в середку, страницы говорят о неизвестном, непонятном, и вдруг одно слово, одна какая-то фраза — и уже тянет читать дальше, и не хочется отрываться, пока не дойдешь до конца. А потом — потом можно перейти и к началу.

Брат смеялся над нею:

— Чудачка, разве так можно?

— Можно! — упрямо отвечала Женя. — Мне так удобнее.

Он пожимал плечами. Если удобнее, пожалуйста, читай, мне-то что?

Привычка сохранилась по сей день. И не только тогда, когда читала книги. Если случалось ей вспоминать свою жизнь, она вспоминала ее так, словно читала незнакомую книгу, с конца, с середины, и лишь потом бралась за начало.

Чем старше она становилась, тем чаще мысли обращались к детству. Может быть, потому, что та худенькая, длинноногая девчонка, выдумщица и непоседа, казалась порой чужой, незнакомой, и еще потому, что хотелось хотя бы ненадолго окунуться в далекий, беззаботный, легкий, навсегда ушедший мир.

…Стучали колеса. Невидимые в темноте, летели за окном леса и поля, безвестные реки, дорожки, ведущие неведомо куда.

Женя закрыла глаза. Так было лучше вспоминать. В голове проносились, словно поезда, отрывистые, беспорядочные воспоминания. И вдруг — будто фраза, выхваченная из середины, внезапно удивившая:

«Кольцо Нибелунгов».

Да, «Кольцо Нибелунгов».

Вот он, совсем рядом, узкий, поросший тополями переулок. На углу — малиновая церквушка с древней, в причудливых узорах оградой. Чуть в стороне двухэтажный дом, из раскрытой двери вырываются клубы снежного пара. Это маленькая «киношка», которая называется выспренне и громко «Великий Фантомас». Здесь всегда идут старые фильмы.

Сбоку от двери — афиша, зеленые зигзаги по черному фону, два слова, почему-то славянской вязью:

«Кольцо Нибелунгов».

А ниже, мелкими, ехидными буквами: «Детям до 16 лет вход воспрещается».

Жене было двенадцать, и ее не пустили. И никого из их класса не пустили. А «Кольцо Нибелунгов» неотвратимо влекло к себе. Два загадочных, но тем более пленительных слова. Почему кольцо? И что такое Нибелунги? Город, или люди, или название гор?

Женя привыкла не задумываясь отвечать на любой вопрос. Что бы ее ни спросили, всегда скажет: знаю.

А потом будет рассказывать то, что знает, и порой совсем не о том…

Нет, она не была лгунишкой, скорее фантазеркой, причем убежденной фантазеркой, сама первая верила тому, о чем говорила.

Как-то на большой перемене ребята собрались в зале, и кто-то сказал, что «Кольцо Нибелунгов», должно быть, здорово интересная картина.

— Неплохая, — подтвердила Женя. — Даже очень неплохая.

Она и сама не могла понять, почему у нее вырвались эти слова. Но она так сказала, и отступать было поздно.

Все посмотрели на нее, а ее подруга Нюся, степенная и очень дотошная, одна из лучших учениц класса, удивленно спросила:

— Ты видела?

— Да, — небрежно ответила Женя.

— Там же написано: до шестнадцати…

Женя зевнула.

— Да? А я и не заметила. Купила билет, прошла в кино, и хоть бы кто-нибудь слово сказал!

Нюся подавила завистливый вздох.

— Везет же некоторым!

— Везет, — скромно подтвердила Женя.

— Тогда расскажи, про что это.

— Ну что ж, — сказала Женя и тут же без запинки стала рассказывать.

Нибелунги было племя, спустившееся с луны в горы Тибета. Это были сплошь высокие люди с серебристыми волосами, красивые, белокожие, когда-то, в незапамятные годы, они жили на дне моря, а спустя тысячелетия переселились на луну.

— Как же они могли жить на дне моря? У них же не было жабр, — сказала Нюся.

— А ты откуда знаешь? — не растерялась Женя. — Именно были! У всех людей на луне имеются и легкие и жабры. Это даже первачки знают.

— Разве? — призналась Нюся. Она была прямолинейна и недоверчива. — Может быть.

— Не может быть, а точно, — сказала Женя надменно. — Можешь поверить мне на слово.

Нюся хотела ей верить, от всей души хотела, и все-таки сомнения одолевали ее. И все остальные ребята тоже почему-то не верили Жене. Кто-то даже откровенно засмеялся.

Может быть, еще немного, и Женя сама рассмеялась бы и призналась, что все это, в общем, треп, просто хотела проверить, поверят ей или нет. Но тут Сеня Комарский, по общему признанию самый из всех начитанный и умный, неожиданно поддержал Женю.

Он сказал:

— Да, у лунных жителей, по слухам, имеются и легкие и жабры.

Женя с признательностью посмотрела на него. Все в классе знали: Сеня «бегает» за Женей, но она не обращала на него никакого внимания. Ей нравились высокие мальчики, спортсмены и силачи, а Сеня был хилым, большеголовым, «головастиком», как его прозвали в классе не только за ум, но и за чересчур большую для тщедушного тела голову; и потом, он был близорукий, носил очки, и они у него то и дело сползали с короткого веснушчатого носа…

Но в этот момент он показался Жене красивым, почти таким же красивым, какими были, по ее словам, жители луны Нибелунги.

И, ободренная им, она понеслась дальше.

Предводитель Нибелунгов был старик, может быть, ста лет, а может, еще старше. Он был строгий, но справедливый, он жил дольше всех, и все его уважали, все без исключения слушались его. Каждое слово его было закон, потому что у него было священное кольцо Нибелунгов — зеленый камень, окруженный алмазами. Это был не простой камень, а волшебный, — если надо было что-нибудь решать или подумать о чем-то важном, предводитель подносил кольцо сначала к глазам, потом к уху, и камень говорил голосом, который был слышен только ему. Как советовал камень, так он и поступал, и слово его было законом для всех.