Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Нужно ли удивляться, что благодаря страху, нагнанному инквизицией, в обществе процветали доносы, шпионаж, провокации. Доносчики, официальные и добровольные, лезли буквально во все щели семейного и общественного быта, опутывали клеветой мирных граждан, пытались проникнуть в их мысли и сердца недре-маным оком и всюду проникающим ухом, преследовали обреченных. Люди трусливо осматривались по сторонам и прислушивались ко всему, что могло внушить хотя бы только тень подозрения. Не доверяли друзьям, членам семьи и домочадцам. Боялись стен своих, трепетали в подлых цепких лапах предательства.

И было из-за чего трепетать, особенно в Испании XV столетия, когда во главе инквизиции стал хитрый, как лиса, и хищный, как изголодавшийся волк, «великий инквизитор» — Фома Торквемада (1420–1498).

Уже в самом начале своего владычества «великий инквизитор» отправил на костер триста человек и около сотни еретиков осудил на вечное заточение в тюрьмах. А за все время его «плодотворной деятельности на пользу церкви и государства» было сожжено свыше десяти тысяч человек. Это составило несколько меньше одной трети всех сожженных в Испании еретиков за время энергичной работы инквизиции, продолжавшейся усердствовать и в XVI в. Сжигались не только люди, но и «вредные книги». Так, согласно распоряжению того же Торквемады только в одном городе сожгли шесть тысяч книг различных авторов; с его же благословения огонь пожрал огромную библиотеку королевского принца. Еще бы! Книги, наука, образование числились в ряду самых опасных врагов церкви и поддерживающей ее власти.

Все только что перечисленные «богоугодные» дела Торквемады и иных больших и малых инквизиторов преследовали две цели: «спасение души убиенных еретиков» и пополнение кошельков церкви и правительства. Ведь имущество заточенных и приговоренных к смерти конфисковывалось, а за мелкие прегрешения взимались штрафы различных размеров, причем две трети этих доходов, согласно уставу, выработанному под руководством Торквемады, шли в церковную казну и одна треть — в правительственную. При конфискации имущества рекомендовалось не иметь никакого сострадания к детям виновного, ибо, как гласит один из параграфов инструкции для инквизиторов, «по всем божеским и человеческим законам дети наказываются за грехи отцов».

Инквизиция существовала в Италии в XIII в. и позже (Рим, Венеция, Неаполь). Существовала она задолго до испанской и во Франции. Практиковалась в Нидерландах и в Германии. Но пальму первенства надо все же отдать Испании и ее «великому инквизитору»: испанская инквизиция была поистине «виртуозной». Поэтому познакомимся с ней несколько основательнее.

Обвиняемого содержали в небольшой сырой и мрачной камере — длиной в 5, а шириной в 4 шага, — где сидели шесть и более (смотря по улову) таких же узников. Спали они — мужчины и женщины — вместе, либо на полу, либо на нарах на грязной соломе. Все виды издевательств и насилия применялись к ним. За малейший протест раздевали догола и бичевали. Женщин насиловали. Из темницы выводили только на допрос. Если при допросе узник не винился, упорствовал, то наступал второй момент знаменитого суда — пытки.

Пытки тоже были разные. Их придумали изобретательные головы. И применялись они не как попало, а, так сказать, в плановом порядке.

Начинали с «кроткого увещевания» и «отеческого побуждения»: обвиняемый голый стоял перед орудиями пытки и «знакомился» с тем, что ожидало его.

Затем приходил черед «суровому испытанию», имя которому — дыба: узника со связанными на спине руками подымали вверх на веревке, привязанной одним концом к рукам, а другим перекинутой через блок; затем быстро опускали и вновь стремительно вздергивали. И это истязание, которое сами инквизиторы называли «умалением членов», повторялось несколько раз, пока измученный узник не выражал желания дать показания. Если эти показания не удовлетворяли палачей, они приступали к дальнейшим мерам «увещевания» грешников.

Третьим номером шло «испытание водой» (и для судей, и для палачей речь шла лишь об исполнении определенного номера, т. е. параграфа наказа для инквизиторов, не больше).

К чему же сводилось «испытание водой»?

Туго связанный по рукам и ногам єретик укладывался на стол с углублением наподобие корыта. Затем рот и нос его покрывали мокрой тряпкой и начинали медленно и долго поливать его водой. Мученик захлебывался, задыхался. Тряпка окрашивалась кровью, хлынувшей из носа и горла.

Если узник все же не сдавался, не признавал себя виновным (ему не в чем было каяться, не от чего отрекаться), то проводили «испытание огнем».

Ноги еретика забивались в колодку. Подошвы смазывались маслом и повертывались к огню. Кожа трескалась. Обнажались кости. Удушливым чадом распространялся запах горящего мяса. Мученик испускал душераздирающие крики. Редко кто выдерживал это последнее испытание: одни умирали под пыткой, другие, еле живые, сдавались «на милость» своих судей.

Так «святейшая» добивалась «признания» и самообвинения. И в этом деле не было пределов ее изобретательности: рассказанное не составляет и десятой доли тех мук, которым подвергали еретиков инквизиторы, эти суровые изуверы со злобной, прожженной фанатизмом душой.

После всех пыток оставшимся в живых выносился приговор: одним — вечное заточение, другим — удушение, третьим — сожжение на костре. Были, наконец, и такие «избранники» инквизиции, которых по ее приговору сперва душили, а потом сжигали. Чтобы избежать обвинения в кровожадности, инквизиция не исполняла своих приговоров сама, а поручала делать это представителям светской власти, лицемерно заявляя: «Мы передаем обвиняемого в руки светской власти, которую просим и убеждаем, как только можем, поступить с виновным милосердно и снисходительно». А это «милосердие» сводилось к тому, что обвиняемый должен быть наказан «без пролития крови», т. е. либо удушен, либо сожжен на костре. Догадливая светская власть так это и понимала…

Уличенный или только подозреваемый в ереси лишался прав. Тело его отдавалось на благоусмотрение Церкви, и если самое мучительное физическое страдание могло принудить его сознать свое заблуждение, то не останавливались ни перед каким мучением, чтобы спасти его душу. Среди чудес св. Франциска, которые вызвали его канонизацию, приводят рассказ об известном Пьетро Ассизском; он был заключен в Риме в тюрьму по обвинению в ереси и передан в руки епископа То-ди, который, желая обратить его, заключил его в оковы и посадил в темную камеру на хлеб и воду. Доведенный, таким образом, муками до раскаяния, он, обливаясь слезами, воззвал к св. Франциску накануне праздника в честь его памяти. Тронутый его ревностью, святой явился и приказал заключенному выйти. Цепи упали, и двери тюрьмы растворились; но несчастный так обезумел, что уцепился за дверь и начал громко кричать; на его крики прибежали тюремщики, тотчас же явился в тюрьму и благочестивый епископ; он преклонился пред божественной силой и послал папе разбитые оковы, как свидетельство чуда. Еще поразительнее случай, приводимый Ниддером, как происшедший в бытность его профессором венского университета. Один священник, впавший в ересь, был ввергнут в тюрьму своим епископом; самые выдающиеся богословы, трудившиеся над его обращением, признавались, что он был не менее их силен в диалектике. Полагая, что муки просвещают разум, они, в конце концов, приказали крепко привязать его к столбу. Веревки, впивавшиеся в мясо, вызывали такие мучения у несчастного, что, когда они пришли к нему на другой день, он настойчиво умолял их, чтобы его развязали и сожгли. Они бесстрастно отказали ему и оставили его привязанным еще на двадцать четыре часа. К концу этого времени пытки и истощение сломили его упрямство; он смиренно отрекся о заблуждений, удалился в монастырь Полит и вел там после этого примерную жизнь.