Курт Воннегут - Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Каким был Воннегут в аудитории?

Он был замечательный. И серьезный, и веселый. Всегда умевший развлечь и увлечь. Проницательный, доброжелательный. Приземленный. Частенько – немного потрепанный. Он курил. Он рисовал на доске и на бумаге всякие завитушки и почеркушки. Он был, по сути, такой же преподаватель, какой и писатель.

В этом смысле он походил на двух своих персонажей – Мэри из романа «Галапагосы» и Юджина из романа «Фокус-покус». Во всяком случае таким он представал перед нами на занятиях Писательской мастерской Айовского университета в 1965–1967 гг.

Он и прежде преподавал – один год.

Это была школа для проблемных детей – для богатых проблемных детей, ибо требовались немалые деньги, чтобы сюда попасть. Она располагалась в Сэндвиче, на мысе Код. Я в одном лице играл роли всех учителей английского языка и литературы для всех ребят, которые пребывали в возрасте старшеклассников, хотя многие из них толком не умели ни читать, ни писать. Эти детки по той или иной причине стали очень неудобны для своих родителей. Время от времени в управлении полиции заявляли: «Либо этот парень отправится в школу с четкой структурой, в какую-то среду с четкой структурой, либо мы его посадим за решетку». Там были ребята с дефектами мозга и вообще всякого рода ребята, у которых что-то было не в порядке [270] Hank Nuwer, “A Skull Session with Kurt Vonnegut,” in Conversations , 242–243. .

У меня сохранилось очень яркое воспоминание о том, как Курт на занятиях пересказывал нам рассказ, который написал один из этих ребят, страдающий психическим заболеванием. У мальчика, его героя, целый шкаф всяких стеклянных штучек, которые он обожает. Он вынимает их одну за другой, любовно рассматривает, осторожно ставит на пол. Случайно разбивается одна, потом другая – а может, это мальчик случайно их разбивает. Так или иначе, все они бьются друг о друга и разбиваются вдребезги. И он, опустившись на четвереньки посреди этих осколков, отчаянно пытается соединить их обратно, изрезав себе руки.

Помню, какое было лицо у Курта, когда он нам это рассказывал. Помню эту беззащитную полуулыбку, это ироническое, полное боли, сострадательное выражение.

«Вы будете великолепным преподавателем. Этого потребует и ваше «я», и ваши студенты, – писал он своему коллеге-писателю Ричарду Геману по поводу присоединения последнего к педагогическому штату Айовского университета. – Вашему попечению доверят чудовищное количество настоящих писателей».

Позже Воннегут преподавал в Гарварде и в Городском колледже Нью-Йорка, но он говорил, что лучше всего ему преподавалось именно в Айове. В дальнейшем его жизненные обстоятельства изменились. Когда он учил гарвардцев, его брак трещал по швам. Когда он учил студентов Городского колледжа, у него была масса других проектов [271] Vonnegut, Palm Sunday, chap. 5. .

О Воннегуте написали некоторые его бывшие студенты: Гейл Годвин, Джон Ирвинг, Барри Джей Каплан, Джим Зигельман, Дик Камминс, Джон Кейси – и наверняка еще какие-то. Я тоже отметилась [272] Suzanne McConnell, “Kurt Vonnegut and the Writers’ Workshop,” Brooklyn Rail , December 10, 2011, https://brooklynrail.org/2011/12/fction/kurt-vonnegut-at-the-writers-workshop . .

«Сами групповые занятия – не такая уж важная штука. Главное происходит днем, в вашем кабинете, во время бесед со студентами тет-а-тет», – наставлял он Ричарда Гемана [273] Vonnegut, Letters , 131. .

«Во время этих индивидуальных встреч, – вспоминает Гейл Годвин, – он держался раскованно и весело, словно мастер дзен». Он прочел ее новеллу (из которой позже вырастет ее первый роман – «Перфекционист») и сделал пометки на полях ( карандашом , так он проявлял уважение к своим студентам): «Славно», «Первый сорт». Или – «Не надо: проходной эпизод из прошлого, тормозит действие». Она призналась ему, что подумывает расширить эту вещь до романа, и спрашивала его мнение. «Ну, по-моему, это и так отличная штука», – отозвался Воннегут. На следующей индивидуальной встрече она поведала ему, что решила «все-таки попробовать обратить ее в роман. “Прекрасная мысль!” – с энтузиазмом воскликнул он».

«Разумеется, приносило немалую пользу наличие более взрослого и уверенного в себе писателя, который пристально читал мои рукописи, – отмечает Джон Ирвинг в одном интервью. – Но я обнаружил, что мне это уже почти не нужно, к тому времени, как попал в Айовский университет. И это привело меня к… Курту Воннегуту». Тот просто говорил: «“Эту часть мне скучно было читать”. И потом, через сотню страниц: “А вот это очень смешной кусок”. Иногда он замечал: “Вам явно очень нравится это слово, а?” Но, как правило, он просто позволял писать как мне вздумается» [274] Alexander Neubauer, ed., Conversations on Writing Fiction (New York: HarperCollins, 1994), 143. .

Барри Джей Каплан рассказывал мне, что на первой его индивидуальной встрече с Воннегутом, проходившей в рамках Писательской мастерской, оба курили, глядя в пол, раздвинув ноги и почти соприкасаясь коленями. Тянулось неуютное молчание. Наконец Курт произнес: «Ваши рассказы очень меня нервируют». Барри в тревоге ждал, что будет дальше. Курт скинул с языка табачную крошку. Снова безмолвие. Наконец Курт заявил: «Даже не знаю, что про них сказать». Барри ответил: «А-а». И продолжал сидеть в застывшей позе. Тут Курт посмотрел ему прямо в глаза: «Я имею в виду… Мне просто кажется, что вам стоило бы и дальше их писать, понимаете?»

После этого Барри приносил ему всё новые и новые рассказы. Курт поощрял его, никак не вмешиваясь в творческий процесс. Барри стал научным ассистентом Курта, хотя тот за весь семестр попросил его сделать всего две вещи – найти карту Дрездена накануне Второй мировой и узнать, где можно прочесть правила Детской бейсбольной лиги.

Воннегут позже признавался в письме Гейл Годвин:

На этих индивидуальных встречах со всеми вами я делал лишь одно: как бы говорил «Доверьтесь мне». Как бы предупреждал: сейчас я очень осторожно, вот этими двумя пальцами, открою вам рот, и аккуратно, чтобы не поставить синяк на ваш надгортанник, ухвачусь за кончик этой узенькой магнитофонной пленки, которая у вас внутри, и медленно, плавно вытяну ее из вас. Это ваша личная пленка, и другой такой нет в целом мире [275] Gail Godwin, “Waltzing with the Black Crayon,” Yale Review 87, no. 1 (January 1999). .

Если бы у меня когда-нибудь состоялось такое же индивидуальное занятие с ним, я бы, возможно, почувствовала, как из меня вытягивают то, что я могу сказать миру. Но я была слишком робкой. И ни разу не попросила его об индивидуальном занятии.

Мой совет студентам: не робейте.

Впрочем, даже если вы не в силах победить собственную робость, вы все равно можете научиться массе всяких вещей – подобно тому, как он сам научился у своего наставника, а я научилась у самого К. В., в относительной анонимности многолюдной аудитории, где чувствуешь себя в безопасности.