Курт Воннегут - Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Самому же мне показалось, что ТМ – это вроде как соснуть после обеда: приятно, только ничего существенного не происходит, ни лучше не становишься, ни хуже. Или вроде как ныряешь с аквалангом в тепловатый бульон. Розовый шелковый шарф над тобой развевается, прыгнул – а шарф на поверхности бассейна плавает.

‹…› Становилось понятно, что тем же самым я и прежде занимался тысячи раз.

Занимался я этим, когда бы вы думали? – за чтением!

Лет с восьми или около того у меня завелась привычка переживать все происходившее с людьми, про которых было написано в книге ‹…›. И мир для меня в такие минуты переставал существовать. Если книга попадалась захватывающая, я начинал реже дышать, пульс бился тише, ну в точности как при ТМ.

То есть я по части ТМ был уже настоящий ветеран. Пробуждаясь от своих медитаций на западный манер, я нередко испытывал такое чувство, будто поумнел.

Там же он расхваливает книгопечатание как предпочтительную систему доставки эликсира чтения:

‹…› Теперь многие смотрят на печатную страницу только как на образчик уже не самой современной технологии, которую китайцы изобрели аж две тысячи лет назад. Нет сомнения, поначалу книги действительно представляли собой способ хранить и передавать информацию, и во времена Гутенберга романтичны они были не больше, чем компьютер в наши времена. Но так уж получается – ничего подобного не предусматривалось, – что вид книги, физическое ощущение книги, соединившись с обученным грамоте человеком, который сидит на стуле с прямой спинкой, способны породить некое духовное состояние, бесценное по своей значительности и глубине.

Вот такого рода медитация – хотя, как уже сказано, возникает она непредумышленно, – это, быть может, самая большая ценность, без которой невозможна была бы наша культура.

Так что ни в коем случае нельзя нам отказаться от книги, и пусть дисплеи с принтерами останутся только для материй примитивных и вполне земных [293] Vonnegut, Fates, chap. 19. .

Не отказывайтесь от книг. Их дружелюбная тяжесть так приятна. А легкое, сладостное сопротивление их страниц, когда вы перелистываете их чувствительными кончиками пальцев? Значительная часть нашего мозга приспособлена для того, чтобы решать, что же такое трогают наши руки, полезно это для нас или вредно. Всякий более или менее стоящий мозг знает, что книги для нас полезны [294] Vonnegut, If This Isn’t Nice , 29–30. .

В предисловии к сборнику рассказов «Табакерка из Багомбо» Воннегут замечательно описывает, как люди целыми семьями читали рассказы в золотой век бумажных журналов – в 1940-е и 1950-е гг. Я в то время была еще ребенком, и описание пробуждает во мне ностальгию по той эпохе в истории рассказа, когда он служил более тихой, мягкой, интимной формой коллективного развлечения.

‹…› Из всех развлекательных повествовательных жанров рассказ больше всего сходен с буддистскими техниками медитации – по своему физиологическому и психологическому воздействию на человека.

То есть истории, собранные в этом сборнике – как и в любом другом сборнике рассказов, – это как будто буддистские медитации, хоть и короткие, но зато освежающие периоды здорового сна.

Опытные практики медитации могут не согласиться с воннегутовским уравнением «состояние чтения = медитативное состояние». Несомненно, тут есть немалое сходство. Но воздействует ли чтение на мозг так же, как медитация? Это следовало бы проверить с помощью научных методов.

И что бы вы думали? Эксперименты, проведенные с участием контрольной группы, доказывают правоту Воннегута в самом главном: наш мозг действительно знает, что читать полезно. Особенно настоящую художественную прозу. Об этом сообщают научные журналы NeuroImage, Brain & Language и Annual Review of Psychology .

Авторы одного исследования обнаружили, что «после чтения серьезной художественной прозы (в отличие от чтения поп-фикшн или серьезного нон-фикшн) испытуемые лучше выполняли тесты, направленные на измерение уровня эмпатии, социальной восприимчивости и эмоционального интеллекта…». Выходит, хорошая художественная проза улучшает социальные навыки. Почему? Потому что она оставляет больше простора для воображения, заставляя наше сознание строить догадки насчет персонажей и увеличивая нашу чувствительность по отношению к «сложным системам эмоций и эмоциональным нюансам» [295] Pam Belluck, “For Better Social Skills, Scientists Recommend a Little Chekhov,” The New York Times , October 3, 2013. .

Ученые выявили и другие особенности: «Складывается впечатление, что мозг не проводит существенного различия между чтением о впечатлении или опыте и переживанием этого впечатления или опыта в реальной жизни: в обоих случаях происходит стимуляция одних и тех же неврологических областей».

Художественная проза, с ее пряными деталями, изобретательными метафорами и зоркими описаниями людей и их поступков, предлагает нам особенно богатую копию реального мира. Более того, в одном отношении романы даже выходят за пределы простой имитации действительности ‹…›: речь идет о предоставлении возможности полностью погрузиться в мысли и чувства других людей [296] Paul, “Your Brain”. .

На протяжении пяти лет я вела в двух больницах семинары для специалистов-медиков. Занятия проходили в рамках программы «Литература и медицина: гуманитарный подход как основа здравоохранения». Одним из основных их принципов стала как раз идея о мощном воздействии литературы на человека в целом и на его организм. Программа стартовала в штате Мэн в 1996 г. Ее цель – побуждать «специалистов, работающих в сфере здравоохранения… задумываться о своих профессиональных ролях посредством чтения пьес, стихов, рассказов и более крупных форм художественной прозы, а также документальных историй о жизни людей – и делиться этими размышлениями с коллегами» [297] “Literature and Medicine.” Maine Humanities Council, accessed November 20, 2018, http://mainehumanities.org/program/literature-medicine-humanities-at-the-heart-of-healthcare/.aine Humanities Council, “Literature and Medicine.” .

Удалось получить множество фактических свидетельств воздействия чтения на участников программы (пусть такие свидетельства и нельзя считать строго научными). Так, социальная работница из ветеранского госпиталя, прочитав «заданный» мною роман о женщине-солдате, воюющей в Ираке, и о ее мнимой противнице из числа мирных жителей, заявила, что никогда больше не будет нетерпеливой с женщинами-ветеранами, с которыми она работает в палате жертв изнасилования. Одна медсестра сообщила, что ей и так были небезразличны пациенты, находящиеся в коме, и другие больные, неспособные общаться с внешним миром, однако после того, как она прочла книгу, написанную таким пациентом, и посмотрела ее экранизацию, испытанное потрясение побудило ее стараться глубже понять сознание этих больных и их человеческие качества. Коротенький рассказ о медсестрах, ассистирующих нетрезвому хирургу, породил замечательно многолюдный хор откликов. Ознакомление с номером литературного журнала, посвященным военной теме, вызвало целый шквал историй: тут были и их собственные, и пересказ того, что пережили их пациенты. И так далее [298] Вот задававшаяся им литература (в порядке цитирования): «Песчаная королева» Элен Бенедикт (Helen Benedict, The Sand Queen (New York: Soho Press, 2011); «Скафандр и бабочка» Жана-Доминика Боби (Jean-Dominique Bauby, The Diving Bell and the Butterfly (New York: Alfred A. Knopf, 1997); фильм Джулиана Шнабеля под тем же названием ( The Diving Bell and the Butterfly , directed by Julian Schnabel (2007; Paris, France: Pathé Renn Productions, 2008), DVD); «Сестры милосердия» Джоан Лигант (Joan Leegant, “Sisters of Mercy,” in Bellevue Literary Review 11, no. 2 (Spring 2011)); номер под заглавием “Embattled: The Ramifications of War [Застрявшие в битве: последствия войны]”, Bellevue Literary Review 15, no. 2 (Fall 2015). .