Курт Воннегут - Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Графический метод, представленный выше, позволяет извлечь на поверхность скелет любой истории, в результате чего ее – уже в качестве скелета – можно изучать и обсуждать с некоторой долей объективности ‹…›.

Питаю надежды, что подобного рода литературные скелеты заинтересуют антропологов, которые привыкли работать с голыми костями.

Имеется и приложение: «Простые скелеты 17 историй, взятых из весьма разнообразных источников» [419] Некоторые из этих графиков (миллиметровка, на которой они строились, не показана) воспроизведены в «Вербном воскресенье» и в «Человеке без страны». . Это схемы, набросанные на дешевой бледно-зеленой миллиметровке. Выглядят они очень забавно: может даже показаться, что автор дипломной работы издевается над нами.

Воннегут снова попытался убедить антропологов, что формы историй столь же увлекательные и достойные изучения артефакты, сколь любые другие объекты культуры. Но факультет антропологии Чикагского университета отверг его дипломную работу. Снова.

Еще бы не отвергнуть! Половину текста занимает перепечатка чужого рассказа. Язык – неформальный и ненаучный. Последняя строчка – великолепный пример типично воннегутовского остроумия. Хоть он и задает провокационные вопросы о культурном значении историй (в частности, интересуется, почему в 1950-е гг. редакторы так настаивали, чтобы в начале рассказа персонажи находились «в комфортных обстоятельствах» и «в конце пребывали в еще более комфортных»), работа, скорее, показывает формы сюжетных схем, нежели доказывает, почему эти формы являют собой антропологические артефакты.

Получив второй отказ, он откликнулся на него так: «Пусть катятся к едрене фе-е-ене» [420] Shields, And So It Goes , 194. .

В то же самое время он преподавал в Айове те же самые свои представления о рассказывании историй. Боб Лерман вспоминает: «На занятиях Курт очень раздражал некоторых студентов, сводя всякий художественный текст к диаграмме. “Затащите героя в какую-нибудь переделку. А потом вытащите его оттуда! – говаривал он. – Человек свалился в житейскую яму – вот вам и сюжет!”» [421] Robert Lehrman, “The Political Speechwriter’s Life,” The New York Times , November 3, 2012, https://opinionator.blogs.nytimes.com/2012/11/03/the-political-speechwriters-life .

А потом удача посетила самого Воннегута. Наступило время стремительного взлета. Он получил широкое признание. Через шесть лет после того, как Чикагский университет отверг его дипломную работу, в том же учебном заведении сочли, что «Колыбель для кошки» вполне может считаться таковой – и в 1971 г. вручили автору «почетный» диплом.

В дальнейшем он часто читал лекции о сюжетных схемах историй, рисуя их почти как в своей дипломной работе, только вживую, лично, на доске.

Вот она, самая настоящая история успеха. Остается добавить, что одна из этих лекций, построенная на основе отвергнутой дипломной работы, невероятно увлекательная и информативная, сегодня доступна всем желающим благодаря YouTube.

Воннегута уже нет с нами. Но голые кости его дипломной работы продолжают жить.

Конец истории.

В ней есть всё – и желание, и разочарование, и конфликт, и неожиданность, и триумф.

Но давайте вернемся к тому месту, где судьба персонажа претерпевает решительный сдвиг. Этот поворотный момент (кульминация) может быть внутренним: скажем, персонаж изменяет свое мнение или осознаёт что-то важное. Он может быть и внешним: происходит нечто такое, что заставляет конфликт достичь апогея. Он может обладать и обоими качествами: персонаж узнаёт что-то или мысленно принимает какое-то решение, а затем действует в соответствии с этим.

В романе «Дай вам бог здоровья, доктор Розуотер» Чарли, друг Элиота Розуотера, расспрашивает его, подозревая, что доктор спятил. Уборщик Ноис Финнерти подметает неподалеку и подслушивает этот разговор.

Вдруг Ноис Финнерти заговорил:

– Да он ничего не слышит, у него в голове только «щелк», «щелк», и все. – Ноис подошел поближе к Элиоту, чтобы всмотреться в него как следует.

‹…›

– Только этот «щелк» он и слышит, понятно? Щелк-щелк , и все, поняли?

– Что ты плетешь, чертов сын? – спросил Чарли.

– В тюрьме привыкаешь слушать, щелкнуло или нет.

– Да мы же не в тюрьме.

– Это не только в тюрьме бывает. Но в тюрьме привыкаешь прислушиваться куда больше, тем более с годами. ‹…› Вот узнаешь человека насквозь, видишь, чувствуешь, что-то его мучает, а что именно, ты, может, так никогда и не узнаешь. Но от этого-то он и ведет себя так, он и выглядит так, да у него и в глазах что-то кроется, тайны какие-то, что ли. Ты ему скажешь: «Спокойно, спокойно, не надо, успокойся», или же спросишь: «Чего же ты опять глупостей наделал, разве не знаешь, что тебя всё равно поймают, всё равно попадешь в беду?» Скажешь, а сам знаешь, что зря говоришь, зря его уговариваешь, ты же сам понимаешь – сидит в нем то, что им командует. Оно ему скажет: «Прыгай!» – он и прыгнет, скажет: «Воруй!» – он сворует, скажет: «Плачь!» – он заплачет. Конечно, может, он вдруг помрет молодым или жизнь у него пойдет, как он сам захочет. Тогда вся эта механика в нем постепенно кончится. А вот работаешь в тюремной прачечной рядом с человеком, двадцать лет его знаешь – и вдруг услышишь, как в нем что-то щелкнуло. Обернешься к нему, смотришь – а он перестал работать. Стоит спокойно. Вид у него отупелый. Он весь затих. Заглянешь ему в глаза – а там ничего нет, никаких секретов. Он даже сразу не скажет, как его звать. Опять примется за работу, только он уже стал совсем другим, никогда прежним не будет. То, что у него внутри сидело, испортилось – завод остановился навсегда. Конец, конец . И весь тот кусок жизни, когда человек вытворял бог знает что, с ума сходил, – всё это кончилось [422] Vonnegut, God Bless You , chap. 13. .

Этот «щелк» – очень удачный термин для внутреннего поворотного момента.

К примеру, Пол, главный герой «Механического пианино», попадает в тюрьму, а в соседней камере оказывается его соперник по службе (которого прочат на ту же должность, что и его). Пол ощущает «странное чувство», в котором ему не сразу удается разобраться:

Впервые за всю его упорядоченную жизнь Пол оказался в беде вместе с другим человеческим существом [423] Vonnegut, Player Piano , chap. 31. .

Внешний поворотный момент, заодно выполняющий потрясающую аналитическую роль, возникает несколькими страницами позже:

И опять Пол оказался на одном из самых древних перекрестков дорог ‹…›. Выбор того или иного направления… [был] чисто внутренним делом каждого. Любой шестилетний ребенок уже знает об этом перекрестке и знает также, что делает в таких случаях хороший или плохой мальчик. Перекресток этот известен всему миру по народным сказаниям, и хорошие мальчики независимо от того, носят ли они кожаные брюки ковбоев, коротенькие штанишки, серапи, леопардовые шкуры или серые в полоску брюки банковских служащих, отделяются здесь от плохих.