Джон Пантелеймон Мануссакис - Бог после метафизики. Богословская эстетика

Вариации этой темы бесчисленны; вот несколько примеров: Бог за пределами παντός λόγου καί πάσης γνώσεως καί ύπέρ νοϋν (I 593В); παντός λόγου καί νοϋ καί σοφίας (VII 865В); νοϋ παντός καί λόγου (VII 868D); πάντα λόγον καί νοϋν ύπεραΐρον (VII 869D); ούτε νοείται οϋτε λέγεται ούτε ονομάζεται (VII872А); ύπέρ πάντα καί όρον καί λόγον (IX 913С); ύπέρ πάντα καί λόγον καί νοϋν (XIII 981А); τό ύπέρ παν όνομα καί πάντα λόγον καί γνώσιν (XIII 981Β).

Английский переводчик Дионисия John D. Jones правильно поступает, разбивая текст на стихи. (Рус. пер. Г. Прохорова, С. 215-217).

Пер. С. Аверинцева (Псалмы Давидовы. - К.: Дух i лiтера, 2004).

Вопреки утверждению Деррида в «How to Avoid Speaking»: «Как можно отрицать, что энкомий характеризует Бога и дает определение молитве, определяет Другого, Того, к Кому он адресуется, обращается, призывая Его даже как источник молитвы? Как можно отрицать, что, в этом движении определения (которое уже нельзя назвать чистым молитвенным призыванием Другого) указание на троичного и сверхсущностного Бога отличает христианскую молитву Дионисия от всякой другой молитвы?» (Р.111, курсив в оригинале).

Пер. Г. Прохорова, С. 23,5.

Панэнтеизм (от греч. παν έν θεψ, «все в Боге») — учение, которое вводит созданный мир в сущность Создателя (как происходящий из Его идей), но — в отличие от пантеизма — не растворяет Бога в мире.

Райнер Мария Рильке, Часослов, рус. пер. А. Прокопьева.

Postlude: The Interrupted Seif». Слово interruption, указывающее здесь на разрыв в процессуальности бытия собой вследствие вмешательства извне, вряд ли возможно адекватно передать на русский.

Здесь и далее перевод Г. М. Прохорова: Дионисий Ареопагит. Сочинения. Преп. Максим Исповедник. Толкования. — СПБ.: Олег Абышко, 2002 — С. 287-9.

Это непосредственно подогревает дебаты об аутентичности и авторстве корпуса Дионисия — впрочем, совершенно безотносительные к нашей теме.

См., напр., рассуждения Ханса Урса фон Бальтазара: «Все богословие Ареопагита представляет для него единое, священное литургическое действо» (The Glory offne Lord, vol. 2, 153), и «поскольку все богословие является для него славным совершением божественных таинств и, следовательно, имеет своим первообразом и моделью небесные литургические песнопения» (Р.160), и наконец «богословие исчерпывается в акте изумленного поклонения перед неисследимой красотой всякого явления» (Р.170; курсив мой). См. также: Alexander Golitzin, «„Suddenly Christ“: The Place of Negative Theology in the Mystagogy of Dionysius Areopagites» // Mystics: Presence and Aporia, ed. Michael Kessler and Christian Sheppard. — Chicago: University of Chicago Press, 2003.

Иерофеем («священнобожественным») Дионисий, по видимому, называет автора «гимна любви» (1 Кор.13), апостола Павла.

Подтверждая таким образом вызывающее жаркие дебаты суждение Мариона, что только участник богослужения (как песнослов) может быть подлинным богословом (см.: Marion, God without Being, 153).

«Боговдохновенный», но автор имеет в виду буквальное значение «принятый Богом».

Пер. Г. Прохорова - С. 335.

БИ, VII, 1, 868А; пер. Г. Прохорова — С. 451.

См.: Zizioulas (Metropolitan of Pergamos), Being as Communion [укр. пер.: Йоан 3iзiyлac, Буття як спiлкування. — К.: Дух i лiтера, 2005]: «развивая „словесную службу“ в качестве неотъемлемой части Евхаристии, Церковь совершала не что иное, как придавала историческому эсхатологическое измерение, то есть вводила апостольскую керигму в свою жизнь не только со стороны прошлого, но одновременно и со стороны будущего» (Р. 91). Примечание на этой же странице поясняет, что именно указывает на эсхатологический характер чтений: «поэтому чтения традиционно поются, а не просто дидактически читаются» (курсив в оригинале). Печально, что эсхатологическое и доксологическое интонирование исчезло из современной литургической практики большинства церквей, заменивших его прозаическим и дидактическим чтением, что свидетельствует о достаточно светском понимании функции Писания в богослужении.

«Διώκω δε εί και καταλάβω, έφ' ф και κατελήμφθην ύπό Χρίστου Ίησοϋ.»

Идея происходит от греч. εϊδος, «вид»; теория - от греч. θεορία, «созерцание»; англ, wisdom («мудрость») этимологически связана с «видением», как и слав, ведение; англ. insight («прозрение»), букв, означает «взгляд в»; лат. speculatio означает «наблюдение».

Подробнее об этом забвении см.: К. Rahner, Hearts of the Word, trans. M. Richards. — New York Herder and Herder, 1969. Я благодарен Gary Gürtler, S.J., указавшему мне на эту работу.

Hans Urs von Balthasar, Explorations in Theologyy vol. II: Spouse of the Word. — San Francisco: Ignatius Press, 1991. — P. 475.

Единственную известную мне систематическую попытку такой феноменологии представляют труды Don Ihde (см.: Listening and Voice: A Phenomenology of Sound. — Athens: Ohio University Press, 1976; «Studies in the Phenomenology of Sound» // International Philosophical Quarterly [1940]. — P. 232-251; и «Some Auditory Phenomena» // Philosophy Today 10, no. 4 [1966]. — P 227-235). Понятие «акуомен» происходит из исследования К Joseph Smith «Heidegger and Insights Leading to a Phenomenology of Sound» (цит. no: Ihde в Philosophy Today).

Von Balthasar, Spouse of the Word, P. 476.

«Studies in the Phenomenology of Sound», P. 238.

Синестезия— «(от греч. συναιστέσις— соощущение), явление восприятия, когда при раздражении данного органа чувств наряду со специфическими для него ощущениями возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств» (Большой энциклопедический словарь).

Ibid., P.249.

Описываемое здесь соответствует, по Мариону, второму модусу явленности одаривания Ιαάοηηέ [одаряемого] (речь идет о внезапной застигнутости). Марион пишет: «Interloqui, возникший в результате некоего вызова, оказывается объят и внутренне заполонен (переподчинен или внезапно застигнут) неким захватом. Однако этот захват тем более радикально определяет interloque, что происхождение последнего остается (или может оставаться) неопределенным. Зов внезапно застигает одаряемого, не всегда наставляя его о себе. Зов оставляет на его долю лишь наблюдение, замораживает его на месте, оставляет его в неподвижной открытости тому, что, в конечном счете, может не произойти или даже не начаться. Одаряемый отдает все внимание предмету в сущности отсутствующему; он открыт зиянию разрыва. Этот разрыв, навязанный самости и не позволяющий себя познать, следовательно, противоречит всему тому экстазу познания, посредством которого трансцендентальное Я (перед собой и, что принципиально, в прозрачной очевидности) конституировало объект. Внезапная застигнутость, этот темный и повергающий в страдательное состояние захват, противоречит интенциональности — тому познанному и познающему экстазу, что был запущен в действие по собственной инициативе Я». (Being Given, Р.268-269; пер. Олега Хомы).