Томас Мертон - Философия одиночества

Человек, любящий уединение, не удаляется от общения с людьми, а отрекается от мнимого единства, чтобы достичь истинного в Боге. Он призван к сверхъестественному единству, которое глубоко и нерасторжимо. «Он ищет внутри себя самого единство духовное и простое, которое, если он его находит, становится, как это ни странно, единством всех людей – поверх разделений, противоречий и расколов» (ч. 1, пар. 5).

Д) Итоги. Мертон пишет, что мы можем жить на трех уровнях. Первый уровень – «феноменальный», поверхностный, когда нам удается отвлечь себя от дисгармонии, отгородиться от всего, что досаждает нам, тревожит и тяготит нас. Это уровень развлечений. Здесь не живут реальностью. «Большинство людей не могут полноценно существовать без домыслов», – пишет Мертон (ч. 2, пар. 4).

Второй уровень человеческого существования – экзистенциальный, когда мы перестаем скользить по поверхности и соприкасаемся со сложностью жизни, её дисгармонией, абсурдностью, противоречиями. Отсюда начинает свой путь человек, любящий одиночество и отказавшийся от развлечений.

Третий уровень [69] – созерцательный. Человек, любящий уединение, начинает ощущать себя созерцателем, проходит сквозь мнимую бессмысленность бытия и вступает в тайну истинного «я» и одновременно – в тайну Бога. Именно на этом уровне жизнь перестаёт быть абсурдной, а её, противоречия разрешаются. В одной из своих книг Мертон называл это «эсхатологической тайной» Иулиании Норвичской. «Всё будет исцелено», – писала она. Господь придёт к нам с окончательным ответом на нашу муку. «Последний день» – это не разрушение и месть, а милость и жизнь. «Все мелкие чаяния будут отменены, и всё будет исправлено» [70] .

Мертон так подытоживает первую часть своего эссе:

Человек, действительно любящий уединение, живёт не среди доморощенных домыслов и иллюзий, а в пустоте, смирении, чистоте, вне досягаемости для лозунгов и тяги к развлечениям, отчуждающим его от Бога и от самого себя. Такой человек живёт в единстве. Его одиночество – это не спор, не обвинение, не упрек и не проповедь. Оно существует само по себе. Оно есть, и потому не привлекает к себе внимания. Да оно и не хочет этого делать, оставаясь, в сущности, совершенно невидимым (ч. 1, пар. 8).

Первая часть рисует нам идеальную картину: человек, любящий уединение (solitary), становится созерцателем и преодолевает бессмысленность и нелепость жизни, которую отказываются видеть рабы развлечений. Он подходит к тайне истинного «я» и открывает Бога, единство с Ним и со всем сущим. Казалось бы, всё легко и просто. Но на самом деле путь от поверхности в глубь бытия, где мы находим самих себя, полон опасностей и ловушек.

На мой взгляд, вторая часть эссе очень неоднородна. В ней много блестящих отрывков, но много и повторов, и стилистических недоработок. Часть «В гибельном море» говорит о трудностях, которые ждут человека в уединении, и о том, как с ними справиться.

А) Ложное одиночество. Если отшельник отделяет себя от общества, чтобы подчеркнуть собственную индивидуальность, то его одиночество ложное. На самом деле он нуждается в обществе и ждёт от него одобрения. Даже если общество враждебно по отношению к нему, он утешается тем, что общество его замечает. Притворное одиночество требует к себе постоянного внимания.

Мертон хорошо знал, кто такой «ложный отшельник». В июле 1956 г. он был в Коллегвиле, на конференции в Университете св. Иоанна. Там он беседовал с Грегори Зилбургом, известным психиатром, недавно обратившимся в католичество, и тот высмеял его (более мягкого слова я подобрать не могу), заявив, что его стремление к одиночеству патологично и что на самом деле он хочет быть «отшельником на Таймс-Сквер», чтобы над его скитом висела огромная надпись «ОТШЕЛЬНИК» [72] . Но Мертон лучше Зилбурга понимал, что неправильное отношение к одиночеству ведёт к отделённости от людей и становится ещё одним развлечением.

Б) Настоящий отшельник. Настоящий отшельник не отрекается от людей. Он «ценит в отношениях с другими людьми всё самое существенное, человеческое... Отвергает же... пустые претензии на общность, которые норовят подменить собой общность настоящую, неумело маскируя внутреннюю порчу, безответственность и эгоизм» (ч. 2, пар. 2).

В) Ответственность за свою внутреннюю жизнь и путь к тайне Бога. Человек, любящий уединение, берет ответственность за свою внутреннюю жизнь и потому отвергает поверхностные общественные представления, которые заставляют его «видеть и взращивать в себе только то, что предписано обществом, как полезное и похвальное для его членов» (ч. 2, пар. 2). Он не хочет терять опыт в обмен на слова, лозунги и понятия, которые предлагает ему общество, и «презирает преступное, кровожадное высокомерие своей страны и своего класса не меньше, чем высокомерие „врага”» (ч. 2, пар. 3).

Настоящий отшельник ненавидит агрессивность и в себе, и в своекорыстных политиках. Но свою ненависть он не переносит на тех, кто живёт общественными домыслами. Отшельник разделяет свое одиночество со всеми. Он един со всеми не в домыслах и пустых символах, которые часто подменяют собой настоящее единство, и не в пустых интересах и устремлениях поверхностного общественного бытия, а в опасности, грозящей каждому из людей, в уготованной им муке. Значит, «одиночество – это основа для глубокого, чистого, сердечного сострадания другим людям, независимо от того, понимают они, сколь трагична их участь, или нет. Более того – это путь, которым отшельник входит в тайну Бога, а потом и других приводит к этой тайне силой своих любви и смирения» (ч. 2, пар. 6).

Г) Свидетельство отшельника. У человека, любящего уединение, полагает Мертон (здесь он почему-то использует слово «отшельник», hermit), есть своя роль в обществе. Будучи внешне отделён от общества, он свидетельствует о первичном, духовном, мистическом характере Церкви. «Христианский отшельник часто ближе к сердцевине Церкви, чем те, кто с головой ушёл в апостольские труды» (ч. 2, пар. 10).

В варианте, переданном цензуре (Е4), Мертон далее пишет: «Жизнь и единство Церкви видимы и должны быть таковыми. Но это не значит, что они исключительно и преимущественно видимы». Один из цензоров обратил внимание на эту фразу и счёл, что она подчеркивает невидимый аспект Церкви, принижая видимый, и может навести на мысль, что «нет нужды принадлежать Церкви видимой», поскольку «личное просвещение от Духа Святого важнее всего». Мертон эту фразу вычеркнул, и в напечатанный вариант она не вошла. И всё-таки он настаивает на том, что отшельник, прислушиваясь к Духу Святому и собственной совести, может дать обществу новые ценности. Он помогает забыть о том, насколько продуктивно или практически полезно то или иное, и ставит во главу угла любовь, сострадание, заботу о всём народе Божием. Отшельник не просто усердно молится о тех, кому некогда молиться. Он свидетельствует о пустоте домыслов, которые навязывает нам развлечение, пытаясь нас ослепить и отгородить от реальности.