Томас Мертон - Философия одиночества

А) Нищета отшельника. Размышление об общественном свидетельстве отшельника подводит нас к третьей части эссе, где сказано о духовной нищете. Быть одиноким не значит быть великим созерцателем, свободным от тревог и дел, не значит вести беззаботную жизнь. Напротив, молитва отшельника может быть гораздо суше молитвы тех, кто живёт в сообществе. Как и все смертные, отшельник иногда болеет, его гложут сомнения, но не в вероучительных истинах, а в том, что касается самых корней существования и смысла избранной им жизни.

Именно это сомнение погружает отшельника в молчание. Тогда, перестав задавать вопросы, он действительно познаёт, что Бог присутствует как единственная реальность посреди его сомнений и ничтожности. Он знает, куда идёт, но не уверен, «правильной ли дорогой». Его путь непонятен ему самому, но когда он доходит до места, понимает, что дошёл. «Чем ближе он к цели, тем дальше он от всего, что напоминает ему о „пути”. Таков его путь. Отшельник его не понимает. Не понимаем и мы» (ч. 3, пар. 4).

«Поэтому уединенная жизнь – это жизнь в любви, но без утешений. Она плодотворна, потому что объята и переполнена волей Божией, а всё, в чём Его воля, исполнено значимости, даже если иногда кажется совершенно бессмысленным» (ч. 3, пар. 6).

Б) Воля Божия. Размышления Мертона о воле Божией вызвали негодование цензоров. Особенно вот это: «Ужас одинокой жизни состоит в непосредственности, с которой душе открывается воля Божия. Куда спокойней и безопасней жить, когда её преподносят нам общество, человеческие законы или чьи-то приказы» (ч. 3, пар. 7). Цензор усмотрел здесь недоверие к установленной Богом власти, которая направляет нас и помогает отличить Божию волю от воли человеческой или дьявольской. В ответ Мертон заменил «непосредственность» на «тайну и неизвестность, которыми воля Божия томит душу», и добавил, что познать её помогают «духовники и старшие». По сути дела, он сдался, отказавшись от своих слов, но другого выхода у него не было. Цензор же, заканчивая свой отзыв, заискивающе писал главе ордена:

Таковы, Ваше преподобие, мои мысли. Оставляю их на Ваш суд. Ничего не могу поделать, но в этом MS, равно как и во многих других текстах отца Людовика [73] , я усматриваю склонность к непослушанию, к неприличествующей монаху строптивости. Я очень хотел бы ошибиться, но всё время думаю о том, что, если бы отец Людовик следовал цистерцианскому призванию во всей его полноте, если бы он получил всю его благодать и помощь, то не нашёл ли бы он всё, что искал; не сделал ли бы он гораздо больше для Церкви, чем он делает теперь, отвлекаясь на эти свои писания и на духовные проблемы людей за стенами монастыря?

В) Внешнее одиночество. Защищая внешнее одиночество, Мертон ещё раз досадил цензуре и вынужден был вернуться к самому первому, французскому варианту, где он писал об отшельнической жизни как части цистерцианской традиции. В окончательном варианте он пишет: «Часто говорят, что внешнее одиночество не только опасно, но и совершенно не нужно; что главное – это сохранить одиночество внутреннее» (ч. 3, пар. 10). А потом добавляет, что, хотя в этих словах есть доля истины, их неправильно понимают.

Истина же состоит в том, что если Бог призвал человека к одиночеству, то он будет одинок, даже живя в общине. Мертон, несомненно, имеет в виду самого себя. Он был одинок задолго до того, как переселился в скит (это произошло в 1965 г.). Продолжая свою мысль о внешнем одиночестве, Мертон пишет: «В этом легковесном утверждении есть правда, куда более страшная, чем могут себе представить те, кто его делает, пытаясь оправдать свою наполненную развлечениями жизнь» [74] . Цензор, процитировов отрывок, заключает довольно резко:

В этих сентенциях мне видится прямое противление начальникам, духовникам, исповедникам, вообще всем, чей долг – рассудить, действительно ли тот или иной человек призван к одиночеству. Автор не уважает установленную Богом власть, через которую нам, как правило, и открывается воля Божия.

После такой критики Мертон вынужден был выразиться иначе: «В этих словах есть своя правда, но те, кто их произносит, не представляют, сколь эта правда страшна и сколько в ней скрыто иронии» (ч. 3, пар. 10). Тот, кто призван к одиночеству Богом, но живёт в общине, одну за другой рвет нити, связывающие его с ближними. Он перестаёт «черпать силы из рутины совместной жизни», чтобы жить связями более глубокими, безмолвным общением в искренней любови. Одиночество понуждает человека любить ближних сильнее, чем прежде, быть может, – впервые в жизни любить по-настоящему.

Двенадцатый и последний параграф третьей части эссе есть только в окончательном варианте из «Спорных вопросов». Не подумайте только, что Мертон схитрил и приписал его после того, как договорился с цензорами. Последние три абзаца эссе – это великолепное крещендо на тему, начатую им годом раньше во «Внутреннем опыте» [75] и продолженную годом позже в «Семенах созерцания» [76] . Это тема постепенного исчезновения преходящего «я» и становления «я» вечного. Погружаясь в одиночество, человек теряет себя: «В пустоте одиночества исчезает «я» поверхностное, общественное, ложное, образ, сотканный из предрассудков и прихотей, плод позерства, фарисейского эгоизма и фальшивой преданности, наследие ограниченного и несовершенного общества» (ч. 3, пар. 12).

Глубинным, истинным «я» невозможно обладать. Его невозможно приобрести. Это вообще не объект, не вещь. Оно не моё и не может быть моим, потому что оно не пустое «я» индивида и не средоточие наших стремлений к успеху и обладанию. Это глубинное «я» духа, одиночества и любви, которое «может только быть и действовать по глубоким внутренним законам, не выдуманным людьми, а исходящим от Бога» (ч. 3, пар. 12).

Внутреннее «я» всегда одиноко. Но оно и универсально, едино с миром и людьми. Как и всё сущее, оно исходит от Бога. Мертон пишет: «...в нём моё собственное одиночество встречает одиночество других людей и Самого Бога» (ч. 3, пар. 12). Внутреннее «я» выше разделений, границ, самоутверждения: «Только это внутреннее и одинокое «я» по-настоящему любит любовью и духом Христа. Это «я» – Сам Христос, Который живёт в нас. Но и мы живём в Нём, а через Него – в Отце» (ч. 3, пар. 12).

Как я уже сказал, этот волнующий заключительный параграф есть только в окончательном варианте. Он был написан летом 1960 г. и вышел 26 сентября в «Спорных вопросах». Спустя короткое время, в начале 1961 г., Мертон начал серьёзную правку своей старой книги «Семена созерцания». Он добавил к ней две новые начальные главы, где писал, что созерцание, как и одиночество, – это опыт обретения истинного, внутреннего «я». Так последняя часть «Философии одиночества» подводит нас прямо к ставшим духовной классикой «Новым семенам созерцания» [77] .