Камень веры Православно-Кафолической Восточной Церкви

Возражение второе

Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу ( Рим. 7:18). Отсюда противники делают вывод, что если кто-либо и захотел бы исполнить закон, то не смог бы этого сделать.

ОТВЕЧАЕМ: Вдумайтесь, о чем говорит Апостол: не о хранении закона, а о дви­жении плотской похоти, от которой Апостол хотел бы быть как можно дальше. Потому он и сказал, что хотел бы (удалиться от похоти), но чтобы сделать это (то есть отвергнуть ее от себя), того не находит, как бы говоря: «Хотел бы лишиться движения бесчинствую­щей похоти, но это не в моей власти». Или так: «Не иметь движения похоти есть добро, и именно такого добра я хочу и желаю, но не могу совершить».

Противники НАСТАИВАЮТ: Если уж Апостол не может укротить движения плотской похоти, то есть не может исполнить Божией заповеди «не пожелай», то поис­тине правда, что никто не может исполнить Божиих заповедей.

ОТВЕЧАЕМ: Чтобы почувствовать силу этого возражения, рассмотрим некото­рые вопросы.

ВОПРОС ПЕРВЫЙ: Что такое вожделение, или похоть?

ОТВЕТ: Вожделение, или плотская похоть, есть природная наклонность естества к желанию зла и представляет собой остаток греха Адама, которым согрешили все. Бого­словами оно называется немощью и истлением естества, разжиганием греха, неумерен­ной силой желания, началом искушения, словами Апостола Иакова, который говорит: каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть ( Иак. 1:14-15).

ВОПРОС ВТОРОЙ: Как различаются вожделение и похоть?

ОТВЕТ: О похоти следует рассуждать трояко.

Во-первых, похоть сама по себе является нашей природной страстью, кроме ка­ких-либо движений плоти.

Во-вторых, похоть соединяется с движением.

В-третьих, к похоти и к движению присоединяется добровольное произволение.

ВОПРОС ТРЕТИЙ: Является ли грехом вожделение, или похоть?

ОТВЕТ: Противники говорят, что похоть — это первородный грех, но это не так. Ибо первородный грех очищается святым крещением и полностью удаляется, а похоть бывает в людях и после крещения, о чем говорит и Апостол: в членах моих вижу иной закон, про­тивоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, нахо­дящегося в членах моих ( Рим. 7:23) И снова: плоть желает противного духу, а дух — про­тивного плоти: они друг другу противятся ( Гал. 5, 17). Что нам сказать на это? Мы скажем, что вожделение, или похоть в первом и втором рассуждении не является грехом, то есть, ни сама по себе похотливая страсть не является грехом, ни когда она соединяется с движени­ем, так как движение не навредит, если не будет произволения. Об этом говорит и Апостол: Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех ( Рим. 7:20). Если же к похоти и к движению присоединится греховное произволение, то это уже грех, если он и не проявится видимым образом. Послушаем, что говорит о таковых Апостол Иаков: каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью ( Иак. 1:14).

Та же похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть ( Иак. 1:14-15). Видите, Апостол не называет похоть грехом, но похоть, зачав от произволения, в то же время рождает грех. Об этом говорит и Сам Христос: Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем ( Мф. 5, 27—28). Святой Злато­уст, толкуя эти слова Христа, в Беседе 17 на Евангелие от Матфея говорит: «Он не просто сказал: кто вожделеет, — потому что можно вожделеть и сидя в горах, и в непроходимой пустыне, — но: кто смотрит на женщину с вожделением, то есть, кто сам воспламеняет в себе вожделение, кто без всякого принуждения вводит этого зверя в спокойное свое сердце. Это уже происходит не от природы, но от нерадения».

Видите, противники, что вожделение, или похоть (суть у них одна), сами по себе не являются грехом, но вожделение, используемое во зло, соединяемое с бесчинным произволением, есть грех.

Об этом святой Златоуст говорит в той же Беседе, упомянутой несколько выше: «Гнев и вожделение равно нам врожденны, и не без цели находятся в нас, именно — гнев для того, чтобы нам наказывать злых и исправлять беспорядочно ведущих себя, а вожде­ление для того, чтобы нам рождать детей, и таким образом преемственно сохранять род наш», как бы говоря, что гнев может быть и добрым, и злым. Добрый гнев исправляет нарушающих закон, а злой вызывает неправедную ненависть к ближнему. Так и вожделе­ние может быть и добрым, и злым. Добрым — для законного деторождения, злым — для прелюбодеяния и других богомерзких нечистот, которые властвуют над умом и волей. Об этом святой Златоуст говорит и в другом месте, в толковании на слова Павла: О, если бы удалены были возмущающие вас! ( Гал. 5, 12): «Ты поступаешь подобно тому, кто, видя подкладывающего зажженные дрова и поджигающего ими дом, оставил бы совершенно в стороне поджигателя, и стал бы обвинять огонь за то, что он разгорелся так сильно оттого, что охватил много бревен дома. Но виноват не огонь, а поджигатель. Огонь дан для при­готовления пищи, для освещения и для многих других потребностей, а не для того, чтобы жечь дома. Точно так же и вожделение дано для деторождения и сохранения жизни, а не для прелюбодеяния, блуда и распутства; дано для того, чтобы ты был отцом, а не прелю­бодеем, чтобы законно находился в общении с женою, а не растлевал ее противозаконным образом, чтобы ты оставил свое семя, а не осквернял чужое. Ведь прелюбодеяние зависит не от естественного вожделения, но противоестественной необузданности, так как вожде­ление ищет только совокупления, а не такого именно совокупления. Впрочем, это я сказал теперь не без намерения, но приступаю к некоторым состязаниям и предначинаю борьбу против тех, которые называют творение Божие злым и, не обращая внимания на беспеч­ность души, безумно восстают против тела и клевещут на плоть нашу, о которых далее говорит и Апостол Павел, обвиняя именно не плоть, а диавольские помыслы».

И снова святой Златоуст говорит об этом же в Послании к Римлянам, в Беседе 13: «После смерти толпою нахлынули страсти. Когда тело сделалось смертным, то оно по необ­ходимости приняло и похоть, и гнев, и болезнь, и все прочее, что требовало многого любо­мудрия, чтобы наводнившие нас страсти не потопили помысла в глубине греха. Сами по себе они не были еще грехом, но произвела это необузданная их неумеренность. Так, если взять, для примера, одну из страстей, плотская похоть не составляет греха, но когда она впала в не­умеренность и, не желая оставаться в пределах брака законного, стала наскакивать на чужих жен, тогда, наконец, сделалась любодеянием, но не от похоти, а от неумеренности в ней».