Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

На восточной стороне взор простирается на Иорданскую пустыню до Иордана и Мертвого моря; затем следует цепь гор каменистой Аравии, по западным склонам которых тянется Асфальтовое озеро 771. На южной стороне цепи этих гор видны горы Моава; на юго-восточной обозначается земля колена Рувимова; на северо-восточной земля колена Гадова и часть земли колена Манассиина со включением страны Галкада – и много другого достойного примечания усмотрит на восточной стороне внимательный наблюдатель. Наконец, на северной стороне равным образом есть тоже много замечательного, как, например, большая часть гор колена Ефремова и многое другое.

Спустившись с колокольни, я вошел в другое здание, находящееся на восточной стороне церкви. Здание это – тоже четырехугольное: в нем можно видеть и некоторые древности, собственно многоцветный мозаический ковер, искусно сделанный и хорошо сохранившийся до настоящего времени. Мозаика эта заключает внутри ленту со следующей армянской надписью: Здесь находится гробница Сосанны матери Ардавана. 18 сентября 772. Предполагают, что этот Ардаван был шестым из династии Арсакидов, и отсюда заключают, что мозаика эта есть произведение V века. На фоне мозаики представлены две виноградных ветви, три рыбы, одна канарейка, один петух и один агнец. В юго-восточной части залы есть спуск, ведущий по неправильной лестнице в пещеру, заключающую в себе несколько неправильно вырубленных в скале гробниц; но место так тесно, что с трудом можно войти и наблюдать. К востоку от этого первого подземелья находится другое, заключающее в себе 18 гробниц в два ряда, прикрытое сверху низенькой каморой. Некоторые из этих гробниц покрыты плитами из местного камня, но в 1875 году отыскан кусок древней мраморной плиты с греческими буквами.

На юго-восточной стороне и вблизи сказанной пещеры находится подземелье, с двумя друг против друга расположенными входами, ведущими внутрь ее. Промежуток между этими двумя входами около метра, и на нем находится армянская надпись, гласящая в переводе: Имея предстателями за себя святого Исайю и блаженных отцев, я Вакхан воздвиг этот мавзолей во оставление моих грехов. История этой надписи крайне темна. Спустившись чрез эти входы на две ступени, путник оказывается внутри пещеры. Пещера эта почти в рост человека: маленькие стенки от 20 до 25 сантиметров разделяют площадь подземелья на четыре части, могущие вместить три или четыре человеческих тела, навзничь положенные. В этом подземелье сначала было много костей и праха от покойников, есть, впрочем, отчасти и теперь. Вот что о русских постройках на горе Елеонской».

Честь и слава достопочтенному о. Антонину за эти постройки, равно как и за все, сделанное им для поддержания Православия и чести русского имени во Св<���ятой> Земле. О, если бы побольше нашлось у него сотрудников и подражателей!

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1889. № 26. С. 461–462.

Памяти архимандрита Антонина

Речь на годовом общем собрании Императорского Православного Палестинского Общества 21 мая 1894 года

Еще одним палестинским деятелем стало меньше, и меньше таким, которого мы, по всей справедливости, можем назвать нашим непосредственным учителем. 24 марта скончался в Иерусалиме четвертый начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Антонин, после 2 8 1/ 2– летнего, почти безвыездного, пребывания в Святой Земле. Одного этого с лишком четвертьвекового служения Церкви и России, – вдали от родины, среди не только чуждых, но постоянно враждебных элементов, где приходилось не только взвешивать каждое слово, но, если можно так выразиться, даже самую потаенную, задушевную мысль, – было бы достаточно, чтоб признать за ним важные заслуги; но если к этому прибавить, что продолжительность его служения есть меньшая из его заслуг, что только ему одному, его твердости, его настойчивости Православная Русь обязана тем, что стала твердою ногою у Святого Гроба, то сделается понятным, какую незаменимую потерю понесли не мы одни, его ученики, а все Православие.

Кончина его прошла почти незаметною, имя его было мало известно среди ежедневно встречаемых нами, а для той массы русских богомольцев, не вглядывающихся глубоко в причины и последствия, архимандрит Антонин остается лишь одною из принадлежностей Иерусалимского Русского Подворья, которого они привыкли видеть, но который для них совершенно исчезал среди многочисленных лиц высшей иерусалимской иерархии, носящих столь громкие титулы как: Вифлеема, Иордана, Назарета. С увлечением восхищаемся мы деятельностью в Палестине латинского Патриарха Валерги, патера Ратисбонна, англиканско-евангелического епископа Гоббата, отдаем должное их просвещенному уму, уменью пользоваться обстоятельствами, энергии и выносливости, имя же архимандрита Антонина для большинства русских остается почти неизвестным, смерть его ничего не сказала. Что ее замолчали латиняне и протестанты – понятно, не менее понятно это и со стороны эллинских органов печати, но замолчание это непростительно для России и возлагает на нас сугубую обязанность сказать наше слово о том, что потеряло Православие с кончиною архимандрита Антонина, обязаны сказать и на том основании, что многие из нас были ближайшими свидетелями его 25-летней деятельности, мы видели воочию, чего он желал, чего он достиг и каким терновым путем он шел.

Уроженец севера России, Пермской губернии, он принес с родины твердость и выносливость своего родного Камня. Воспитание в Киевской Духовной Академии и поступление в монашество были для него, как кажется, делом случая, тем неисповедимым, непонятным для нас, вождением Божиим, намечающим пути, по которым нам приходится идти, не будучи в состоянии отдать себе отчета, отчего именно мы пошли скорее по этой, чем по другой жизненной дороге. Монахом, в общеупотребительном значении этого слова, архимандрит Антонин никогда не был и на это он сам неоднократно указывал. Никогда не жил он в монастыре, никогда он не проходил никаких монашеских послушаний. А между тем, кто допускался до комнаты, где он проводил свою жизнь в Иерусалиме, кто видел, как, даже в пути, он скорее голодал, чем разрешит себе недозволенное мясное, что так обыденно на Востоке среди даже высших иерархов, и, наконец, кто не раз заставал его за починкою своей ветхой рясы, – тот должен был сознаться, что по духу он был более монах, чем монахи, живущие в келье.

Прямо со школьной скамейки начал он учительство, и странно теперь, когда его жизнь пройдена, сказать – с учительства немецкого языка. Его семилетнее преподавательство в <���Киевской Духовной> Академии было скорее продолжением собственного учения и подготовлением к будущей деятельности. Архимандрит Антонин, как бы предугадывая ее, особенно занимался в это время изучением греческого языка и достиг в оном впоследствии такого знания и совершенства, что, по отзыву покойного Патриарха Кирилла, превзошел прирожденных греков. В 1850 г. архимандрит Антонин, с назначением настоятелем посольских церквей сперва в Афинах и затем Константинополе, покинул навсегда педагогическую деятельность, оставил Россию, которую с тех пор лишь случайно и на крайне короткое время посещал, и принялся за труд, который должен был нести до гробовой доски.