Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Но для достижения этого требовались почти 20-летние сверхчеловеческие усилия. Нам ближе всего быть судьями в этих усилиях. Если Императорское Православное Палестинское Общество, идя по проложенному отчасти архимандритом пути, располагая средствами, о которых, конечно, никогда не приходилось мечтать в Бозе почившему архимандриту, знакомо с борьбою, которую приходится выносить в нашем деле, то оно вправе сказать, требовалось сверхъестественных усилий, чтобы то же делать, в течение с лишком 20 лет, одному монаху, заброшенному далеко от родины, без поддержки, без влияния, без средств, без близких людей, одному, окруженному со всех сторон врагами, и столь вескими, что победа одного из них была <���бы> вполне достаточна, чтоб погубить человека. Поучительно проследить тот путь, по которому прошел архимандрит Антонин. Еще более поучительно изучение этого пути тем, что он далеко не был заранее намечен архимандритом, а вытек из самих обстоятельств, и заслуга покойного архимандрита заключается именно в том, что он не упустил ни одного случая, ни одной минуты, чтобы идти этим путем.

Архимандрит Антонин по прибытии очутился в высшей степени щекотливом положении. Виноваты были относительно обе стороны: греческая Патриархия и консул предосудительностью своих действий относительно начальника Духовной Миссии, а сей последний, может быть, излишнею нетерпимостью и резкостью. Архимандрит в своем донесении не представил решительного заключения, но не обелил своего предшественника и тем, если остался в хороших отношениях с победителями, то, с другой стороны, приготовил себе в будущем много и много тяжелых минут, когда в свою очередь стал лицом к лицу с Патриархиею и консульством. Но в то время Антонин считал свое присутствие в Иерусалиме лишь проходящим, а себя призванным лишь устроить на будущее время вопрос о представительстве России у Святого Гроба. Свои о сем предположения архимандрит изложил в обширной записке, представленной им императорскому послу в Константинополе. В ней, указывая на необходимость более тесной связи Св. Синода с Восточными Патриархами, он предлагал возложить все духовные сношения на представителя Св. Синода при Константинопольской Патриархии, а ему в помощь дать несколько помощников, как представителей при остальных Восточных Патриархиях и Автокефальных Церквах. Мысль, сама по себе, может быть, верная, страдала отсутствием возможности практического осуществления ввиду того, что решение этого предположения зависело непосредственно от двух ведомств, одного весьма мало интересовавшегося тогда церковными делами Востока и другого, которого оно хотело добровольно заставить отказаться от большей и наименее хлопотливой половины, своих прерогатив. Предположения архимандрита Антонина дальше Петербурга не пошли и последствий не имели, но восстановили против него оба ведомства, от которых он зависел. О нем, как о человеке беспокойном, постарались забыть. Архимандрит Антонин остался совершенно один, без всякой поддержки извне, лицом к лицу с врагами, ждавшими только первой удобной минуты, чтоб окончательно погубить его и с ним Русскую Духовную Миссию.

Это пренебрежительное замолчание его предположений было крупнейшим огорчением, испытанным Антонином, которое он не мог забыть до гробовой доски, но нужно было совсем не знать его, чтоб предполагать, что он сложит руки. Почувствовав свое одиночество, он решился действовать на свой страх, рассчитывая лишь на самого себя и не признавая над собою никакого начальства.

С Патриархиею, в особенности во времена Патриарха Кирилла, он дружил. «Не они страшны, а те, кто за ними», – говаривал он, указывая по направлению к Афинам и Константинополю. После Кирилла архимандрит уже настолько освоился с святогробцами, настолько хорошо знал каждого из них в отдельности и все их недостатки, что, в свою очередь, уже они его боялись и в нем заискивали, и этот страх перед ним был так велик, что даже Патриарх Никодим 778, упорно утверждавший, что он не ступит на Святую Землю, покатам будет Антонин, преспокойно удалился в изгнание, а Антонин продолжал жить в доме Духовной Миссии и остался в нем, как он любил выражаться: «пока меня вынесут».

Причина этого влияния архимандрита заключалась, прежде всего, в его глубоком знании греческого языка, в полном усвоении себе греческих мыслей и условий жизни настолько, что в нем можно было видеть не только одного человека, но полтора грека. Он сам сознавался неоднократно, что он ловил себя в том, что думает по-гречески. Но был ли он к ним действительно расположен, это другой вопрос, и, если просмотреть его статьи и корреспонденции, которые под десятком различных псевдонимов появлялись в течение более 20-ти лет на страницах русских журналов, служа единственными, непосредственными русскими вестями из Святого Града, можно в этом более чем сомневаться. Смеем думать, что и греки платили ему тем же, но одновременно чувствовали, что борьба с ним им не по силам, они, как огня, боялись его статей и мирились с ним, рассчитывая на его скорую смерть. А между тем Антонин все продолжал жить, все продолжал идти по намеченному пути до тех пор, пока обстоятельства настолько изменились, что потребовались новые люди, новые усилия, новые средства.

С консульством шла иная, более открытая, борьба. Она вращалась около вопроса: начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме есть ли только настоятель консульской церкви или, наоборот, консул – секретарь при начальнике Духовной Миссии. Для архимандрита Антонина сомнения в ответе на этот вопрос не существовало, и он умер, не поступившись мыслью, что «консул неправильно пользуется властью, которая по праву принадлежит ему». Это убеждение его было так сильно, что оно останавливалось лишь, так сказать, перед вооруженною силою консульского каваса. Бесспорно, такая внутренняя междоусобная борьба более чем прискорбна, заставляя терять непроизводительно много энергии, а еще более времени. Но и она имела для русского дела свою незаменимую сторону. С 1865 по 1882 г. она одна напоминала России о существовании в Иерусалиме ее представителей и заставила Антонина действовать самостоятельно, не обращая никакого внимания на протесты и противодействия представителя своего же правительства. Приходится сознаться, что все, что сделано Антонином в Святой Земле для России, было осуществлено им или без знания, или помимо воли тогдашних наших там представителей.

Таким образом, апокрисиарием 779Св. Синода, даже при Иерусалимской Патриархии, ему не удалось быть, заняться духовными потребностями наших поклонников не позволяла греческая Патриархия, заняться материальными – консульские кавасы. Миссионерская деятельность среди мусульман была немыслима. Все роды деятельности оставались ему как бы закрытыми. Но не Антонину было подчиниться такому положению дел. Встречая везде отпор и противодействие, он со свойственною ему страстностью и увлечением решился делать то, что казалось ему по силам: купить в Палестине все то, что еще не успели скупить католики и протестанты. Задаться такою широкою целью тогда, когда приобретение иностранцами земель в Турции было запрещено, без всяких материальных средств, когда самый обход в храме Духовной Миссии с тарелкою для сбора доброхотных пожертвований был ему воспрещен, может показаться безумием. Но вера горами двигает, и недвижимое наследство, которое архимандрит Антонин оставил Св. Синоду, может быть, по денежной цене оценено приблизительно в несколько сот тысяч рублей. По духовному же значению своему, как, например, Дуба Мамврийского, вершины Елеона, Горней, Иерихона, Яффы, гробов Пророческих, Тивериадских источников, – оно, понятно, неоценимо. И не только приобрел, но почти везде воздвиг где православные церкви, где женскую общину, где подворье для поклонников.