Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Так он шумно и поистине торжественно следовал до самых ворот города, называемых то Яффскими, то Вифлеемскими, то Хевронскими, то Давидовыми (более, впрочем, по-ученому). Здесь новоизбранный, видимо, имел намерение сойти с коня и идти далее пешим, но не был допущен до сего своими. Сошел он уже у Патриаршей больницы – большого и прекрасного здания, воздвигнутого старанием все того же Патриарха Кирилла, теперь столько поносимого и ненавидимого неблагодарной общиной святогробцев. Спешились вместе с ним, разумеется, и все прочие. Чуть они сделали несколько шагов, как из-за угла искривленной улицы показалась процессия священников в облачении, – как святогробцев, так и разных, так называемых «игумeнов», т. е. временных арендаторов городских поклоннических приютов, величаемых монастырями. Ни одного арабского священника не было между ними. Оттого и пение слышалось при сем только греческое. Первенствующий из иеромонахов поднес новому владыке своему святое Евангелие для лобзания. Шествие отсюда по тесным проулкам было медленное, и, как следует ожидать на Востоке, беспорядочное, хотя солдаты продолжали идти шпалерами по сторонам Патриарха. Прошли, не останавливаясь, ворота патриаршего жилища и вошли в другие соседние ворота, по южную сторону улицы, так называемого – монастыря, в отличие от прочих лже-монастырей именуемого иногда великим, т. е. целой массы зданий разного времени, стиля, названия и назначения, в которых живет Святогробское братство, или по крайней мере – его представители, т. е. все архиереи, не имеющие епархий (in partibus), десятка два архимандритов, с десяток иеромонахов и толпа всяких прислужников и отчасти прислужниц, всего человек с 300, как обыкновенно полагают. Вся процессия направилась разными переходами к придельной церкви свв. Константина и Елены, зовомой по преимуществу Патриаршею; в ней из архиереев имеет право служить один Патриарх, а священник всякий может служить невозбранно. Здесь пропета была обыкновенная лития с ектенией, на которой после Местоблюстителя поминаем был и «избранный Патриарх Святого Града Иерусалима Иерофей». Затем он был введен в патриаршее жилище, где происходило обычное угощение. Конец всего последовал уже в сумерках.

Итак, с 22 июня православный Иерусалим снова получил себе Патриарха – того, о ком за полгода перед сим никто и думать не мог. Теперь у него стало даже три Патриарха: один низложенный, другой уволенный, а третий еще не поставленный. В течение двухлетнего искуса, которому подвергся первейший из престолов христианства, много кое-чего возникло около него, много распалось из созданного веками, многое темное выяснилось, многое покрылось, как говорится, мраком неизвестности, открылись помышления многих и скрылось – по-видимому, навсегда, – измышление немногих, что они безнаказанно могут с детским легкомыслием играть именем, достоинством и судьбой Иерусалимского престола…

И еще одно размышление, думаю, вошло в голову всех, а именно, что без России и помимо России, а тем менее – вопреки России, восточное Православие отселе существовать не может. Прокопия, клеветавшего на Россию, не стало. Выдвинувшая его еллинонеистовая коммуна рассеялась. Остатки ее, представляемые зилотом Епифанием с компанией, видимо, рассчитывающим прибрать будущего Патриарха к своим рукам, надеемся, рассыплются…

Сегодня похоронили о. Авраамия. Это был благоуханный цвет всего Святогробского братства. Вместе с блаженной памяти о. Иоасафом (и еще одним, остающимся в живых, высоким подвижником, – несколько, впрочем, приувядшим под дуновением последних происшествий и запутанностей патриаршего вопроса), покойный составлял всем известную здесь триаду рабов Божий х, коими поистине могла гордиться Святая Земля, далеко не убогая в праведниках. Около 40 лет почти безвыходно пребывал он во храме Воскресения, ежедневно приобщался Святых Тайн на Гробе Господнем, не приставал ни к каким партиям, ничего не имел и ни к чему земному привязан не был, всем служил и всех любил как братьев, и своим прекрасным лицом как бы сиял постоянно. Сегодня мы видели его простертым на полу в церкви Авраамова монастыря, обернутым и зашитым в мантию. Чья-то умная рука, водимая чутким сердцем, осыпала тело его цветами. Отпевали его пять архиереев со всем священством греческим, арабским и русским. Несли его по улицам, как покойного «святого Петра» (митрополита Мелетия) 316, все множество православных Святого Града, с печальным торжеством, какого давно уже не бывало в Иерусалиме. Похоронили его, как и всех других, на Святом Сионе. «Не замечательно ли, – сказал мне один пустынник иорданский, – в самый тот день, как приехал Иерофей, умер Авраамий?» Что же тут замечательного? – возразил я. «А, значит, на его место». Дай-то Бог! III

Добродетель есть магнит духовный, привлекающий к себе сродный ему металл – человеческое сердце. Добрый и смиренный экс-игумен Святогробского подворья в Смирне и архимандрит (каких в общине святогробской есть до 40 человек), Иерофей в два-три дня пребывания своего в Иерусалиме сумел привлечь к себе почти весь «монастырь», в котором, в течение двухлетних смут, дух раздора внедрился до того, что друзья порядка и доброжелатели престола Иерусалимского теряли всякую надежду на улучшение дел. 17 кандидатов патриаршества забыли про свою неудачную кандидатуру и, под благий час, трунили над нею. Невольный соперник Иерофея, митрополит Назаретский, поначалу несколько дичившийся его, вдруг сошелся с ним, под влиянием, конечно, обоюдной простоты обращения, столько свойственной греческому характеру. Молодые «хартисты» 317увивались около него, в чаянии взять его в свои руки. Старики жались к нему, по естественному нерасположению к молодым и по прямому сочувствию к нему, как свои к своему; одним словом, в Патриархии начинал водворяться мир.

Но за стенами ее его не было, по крайней мере – формально. Народ арабский держался в стороне от нового владыки своего. Иерусалимское духовенство не встретило его и не пришло к нему с поздравлением. «Пускай он даст нам наши права, тогда мы признаем его за Патриарха». Так говорили уже несколько попривыкшие к безначалию духовному православные иерусалимляне. Им возражали, что от одного лица не зависит дать им права, что Иерофей даже еще и не Патриарх в церковном смысле, но что в глазах правительства он есть окончательно признанный Патриарх Иерусалимский, выбранный законно, с участием самого народа, и что чуждаться его было бы непоследовательностью, – переводя же на арабские понятия – глупостью, со стороны народа. Но у упорных была поддержка из Константинополя. Оттуда кто-то телеграфировал в Иерусалим, что Иерофей снабжен от правительства одним везирияльным письмом, а не бератом 318султанским, и что ему внушено, по прибытии в Иерусалим, сперва уладить дело с народом, а потом уже мечтать о берате. Одна французская газета цареградская, как говорили, действительно имела в себе подобное известие. Знатоки дела, в том числе и местный паша – с другими некоторыми, – утверждали противное, но напрасно.