Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Г. Ушинскому больше, чем кому другому, известно, что Миссия поставлена в невозможность заниматься предметами политического значения. Зачем же макиавельничать, ожидая от нее того, чего она не может и, если бы могла, не должна иметь в своих руках и даже в голове! Свой проект он венчает мнением, что если бы собрана была необходимая сумма для выкупа у турок ключей от храма Воскресения, то дело и порешилось бы этим, – точно сущность всего денежный побор или налог! Его детски-наивное рассуждение стоит того, чтобы сопоставить его с проектом другим, еще более упрощенным. Просто взять да построить новые ворота и привесить к ним новый замок с русским ключом!

Затем следуют в статье 4 вопросных пункта, на которые мы призываемся ответить. И во-первых, автор, разделяя поклонников на три категории, спрашивает, по скольку какой из них бывает в Иерусалиме представителей? С этим вопросом он может обратиться к другому ведомству, которое, не сомневаемся, собирает и посылает куда следует все интересующие правительство сведения, вероятно, с более логическим подбором категорий. Миссия не может и случая не имеет узнать ни того, сколько бывает вообще в течение года в Иерусалиме поклонников, ни кто они, ни откуда, ни долго ли здесь остаются, ни чем занимаются. Она видит их только в церкви и знакомится с ними только тогда, когда они сами того поищут. Всякая напросливость ее на косвенные сношения с ними может дать повод к разносторонним толкам между ними самими, не полезным ни ей, ни вообще поклонническому делу, а, и того важнее, может быть сочтена вмешательством в чужое ведомство 365.

Во-вторых, принимаются ли какие меры к прекращению эксплуатирования «греческими монахами» и «разными пройдохами» наших поклонников? – спрашивает автор. Но вопрошать так значит не знать совершенно нашего народа. Тому, что радетель народа называет «бессовестной эксплуатацией», поклонники подвергают себя добровольно, добросовестно, совершенно сознательно, даже преднамеренно и потому помимо всякого контроля с чьей бы то ни было стороны. Народ наш и в России считает теперь себя совершенно свободным в распоряжении своим имуществом. Кто же бы мог стеснить этого рода свободу его при Гробе Господнем? А там-то и ждет его ненавистная автору эксплуатация. Но мы знаем, что автору ненавистна была и записная книга, подносимая в Дворянском приюте отъезжающим поклонникам.

Как же повесть дело, чтоб не заслужить человеческой ненависти? Конечно, приятно было бы мечтать, что ни один (болезнуемый нами) простолюдин не издержал ничего в Иерусалиме 366 и что, кроме того, блаженной памяти «святой Петр» доселе продолжает раздавать на дорогу неимущему люду нашему от одного рубля до 20 и больше золотых без всякой расписки из сумм святогробских. Но ведь мечтать и писать руководящие статьи, затрагивающие предметы, неизвестные в идеологии, не одно и то же. Кто же, кроме автора, не знает, что Святой Гроб (т. е. все учреждения и заведения церковные и светские православные, имеющие общественный характер по всему Патриархату Иерусалимскому) содержится приношениями христолюбцев и что жалованья во всем Патриархате не получает никто? А при таком положении вещей чем должна представляться гонимая автором эксплуатация? Мы знаем, он скажет, что он не разумеет… и проч. И спешим дополнить, что он не разумеет весьма многого в делах иерусалимских и просто толчет воду, когда рассуждает о них. И вот пример.

Какие меры принимаются со стороны Миссии против разных пройдох-эксплуататоров? – спрашивает он. Он воображает, что пройдоху можно схватить, отправить в полицию, отдать под суд, сослать… или урезонить, усовестить, сделать праведником… Да на то он и пройдоха, чтоб не показаться вам на глаза, чтобы найти защиту себе у других, чтобы взвесть на вас всякую небылицу, чтобы показать вам, в конце концов, турецкий или греческий или иной еще какой паспорт. Вот и извольте принимать против него меры! Но в чем состоит эксплуатация пройдохи? В предложении поклонникам своих услуг, в существе совершенно невинных, вроде указания той или другой святыни, прочтения правила, написания помянника и всего чаще – чтения и пения при греческом богослужении, услуг – надобно сказать – вознаграждаемых довольно скудно, но таких, без которых городское русское общество обойтись не может. Да и проживающие в заведениях наших поклонники тоже имеют нужду в них.

Никакие усилия Миссии со всеми на свете «Вестниками» и палестинскими в них статьями не ослабят рвения поклонников, влекущего их на ночные богослужения к Гробу Господнему. И каждую ночь слышится там при божественной литургии русское пение. Кто поет? Не во гнев будь сказано г. Ушинскому, – пройдохи да сами поклонники. То же разуметь надобно и о – ежедневных почти – греческих служениях с русским пением в разных других городских церквах. Нам как будто слышится при этом голос г. Ушинского: а Миссия что делает? Отчего она сама не служит, а дает заступать свое место пройдохам? Но кто же пустит Миссию служить там, где ей захочется? Ведь и в России иной приходский священник указал бы ей в подобном случае двери. А мы живем здесь в чужом государстве и правим службу Божию в чужой епархии.

Еще сложнее представляется вопрос о греческой эксплуатации. Она начинается архиереями-духовниками и оканчивается святогробскими прислужниками. Влияние первых на народ наш неотстранимо и при случае может стать безграничным. Г. Ушинский, если бы находился здесь в поклоннический сезон, мог бы яснейшим образом убедиться в том, что, смеживши глаза, отрицает у себя дома, а именно, что народ наш не жалует русского обычая иметь официальных, так сказать, или, как он называет, казенных духовников, а ищет духовника по сердцу и по складу своего ума, и при том, при первой возможности, предпочтет иеромонаха священнику и из священников – вдовца женатому. Г. Ушинский может назвать это невежеством, даже суеверием, но не констатировать факта не может. Если у него психология сильнее логики, то мы посоветовали бы ему исследовать факт этот психически 367.

Итак, исповедаться при Святом Гробе или на Святой Голгофе у монаха, да еще архиерея (а особенно – митрополита) имеет для поклонников наших, всех без исключения печальной памяти категорий, неодолимую, так сказать, прелесть, неизвестную тому, кто привык исповедоваться (для формуляра) «у своего попа». А с исповедью неразлучна и эксплуатация. Какие же меры принять против нее? Запретить архиереям исповедовать, или поклонникам исповедоваться у архиереев и игуменов (из коих чуть не все знают по-русски настолько, что могут прочитать разрешительную молитву)? Конечно, на это не решится ни один начальник Миссии, ни тот, думаем, кто начальствует над ним 368.