Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Не менее потешается автор и над выражением нашим: «красивые» Постройки (воздвигнутые в Палестине Миссией). А над «безобразными» Постройками несомненно потешался бы вечный антагонист наш на Востоке – иноверный мир. Как же быть тут? Что чему предпочесть? По автору, лучше бы вместо поклоннических приютов выстроить (безобразные конечно?..) мастерские. Отчего не выстроить? Выстроим и мастерские: пускай только достанет нам денег. Ведь в том-то и беда, что неразвившийся по идеям Ушинских народ наш с охотой жертвует лишнюю копейку на устройство в Святой Земле поклоннического приюта, церкви, монастыря, больницы…, а о мастерской что-то, как говорится, и думать забыл!

Мы и сами бы, вместе с автором, удивились, если бы громкую задачу Миссии свели на одну покупку земли в Палестине. Но мы думаем, что он все-таки если не печатно, то внутренно сознает, что покупка земли не составляет нашего единственного занятия в Палестине. Мы давно помышляем об устройстве здесь, только не по его плану, мастерской, и даже не одной, а именно двух иноческих обителей: мужской – на Елеоне и женской – в Горней. Пусть он порадуется.

Автор не прочь отдать и должную справедливость Миссии, оставляя за ней «формальное исполнение ее служебных обязанностей». Очень благодарны и за это, утешая себя, за неимением другого чего, схоластическим положением: forma dat esse rei 384. Удивляемся только, как он не заменил «формального» «мускульным». Зато он совершенно отказывает ей в «общественной деятельности». А служение ее четырем тысячам насчитанных им ежегодных русских посетителей Иерусалима разве не общественная деятельность? Что же после этого общество – по его мнению? Он полагает, что по поводу этого недостатка ее общественной деятельности и возникла где-то мысль о закрытии ее. А сколько нам известно, совсем напротив: воображаемый избыток ее деятельности, разглашаемый теми же Ушинскими не к делу и невпопад, был причиной того, что кто-то не усомнился счесть достаточным послать в Иерусалим «простого попа», чтобы покончить навсегда с миссионерскими тенденциями Миссии. Очень не малая разница во взглядах у нас с автором на один и тот же предмет. Чей взгляд вернее, предоставляем судить знатокам.

В заключение мы позволяем себе выразить надежду, что жалкий аргументальный маневр de honesto 385, увенчавший собой вторую статью автора и затронувший наш «священный сан» ни к селу ни к городу, способен один сам по себе уже убедить читателя, насколько действительной силы заключает в себе этот ответ автора на нашу защиту своего учреждения от его систематических нападок. Какого бы сана мы ни были, пусть даже никакого, мы одинаково бы стали за то, что признаем правдою.

P.S. Исправляем опечатку, вкравшуюся во 2-ю статью г. Ушинского: на 5-й строке от конца ее напечатано: перефразировать; читать следует: пародировать.

A.A.

Хербет-Сибта 386, 12-го марта 1876 г.

Печатается по публикации: Церковный вестник.1876. № 15. С. 3–6.

(Состояние умов; неоправдавшиеся опасения; закрытие больницы и недостройка церкви и приюта)

В европейских газетах напечатана телеграмма из Санкт-Петербурга от 5-го июля (нов. ст.), гласящая следующее: «Консульские известия сообщают, что греческий Патриарх в Иерусалиме во время одной процессии подвергся нападению турецкой черни и его облачение было разорвано. Греческая церковьГроба (Господня) из страха грабежа от мусульман совершенно заперта и для христианских поклонников».

Спешим уверить русскую публику, что в этой страшной и необъяснимой телеграмме (выдаваемой еще за консульскую!) все от первого до последнего слова – ложь 387. Ничего, что хотя сколько-нибудь могло бы подать повод к такой небылице, не случилось во Святом Граде ни в июне, ни в текущем июле месяце. Не далее как вчера на Голгофе и у Гроба Господня совершалась торжественная архиерейская служба ради русского царского праздника, с молебном и всеми обычными церемониями 388. ЦерковьВоскресения Христова продолжает ежедневно быть для всех открытою с раннего утра до 9-ти и более часов и потом опять с 3-х часов до самой ночи. Население Иерусалима, как христианское, так и мусульманское, пользуется полным и невозмутимым миром, что при настоящем тревожном состоянии Турции делает поистине честь как местной власти, так и природному такту местной стихии, т. е. арабов.

Пресловутая паника, охватившая Иерусалим 21-го мая, была единственным явлением, имевшим характер тревоги. Но и она, как остается теперь заключать, была последствием самого детски-наивного соображения двух-трех перевертней – католиков из местного населения, хотевших подслужиться презирающей их «Кустодии Святой Земли» 389. Ради продолжавшегося торжества по случаю воцарения нового султана, здешнему гарнизону роздано было несколько лишних патронов, ввиду предполагавшейся какой-то «фантазии», по местному обычаю. Но так как это случилось накануне пятницы – мусульманского праздника, то и составилось не в меру спешное предположение, что магометане чуть кончат в тот день свою молитву в Омаровой мечети, как и начнется избиение христиан! А между тем очевидцы передают, что ничего не знавшие и не ведавшие магометанские жители Иерусалима, под влиянием охватившего город ужаса, в свою очередь бежали опрометью спасаться от христиан в ограду мечети Омаровой!

Много было толков тогда по поводу пережитой тревоги. Припоминался и 1821 год, памятный всему Востоку греческим восстанием. Уверяют здесь, что тогда раз пять было внушение из Константинополя местному населению «приняться за христиан», в острастку всем повстанцам; но здешние эфенди не поддались никакому лжепатриотическому давлению свыше, сколько по своему умеренному и апатичному характеру, столько же и по расчету. «Мы живем тут христианами», – говорили будто бы представители древнейших фамилий магометанских тогдашнего Иерусалима, и держали не только город, но и весь край в спокойствии невозмутимом. 21-го мая сего года разъезжавший по городу иерусалимский муфтий (за отсутствием паши управлявший делами городскими) с таким тактом, благоразумием и спокойствием уговаривал всех не бояться ничего и довериться начальству, что не трудно поверить и доныне продолжающемуся тому же общему мирному настроению здешних эфендиев, к числу коих принадлежит и род муфтия. Можно искренно пожалеть, что какая-то взбалмошная пугливость или намерение попугать смущают мир несбыточными известиями, вроде приведенной телеграммы, из места, где более всего надобно дорожить миром.

Предметом, в течение целого месяца занимавшим Палестину, был призыв «редифов» 390. Сборным пунктом их был, конечно, Иерусалим. Тут их обучали маршировке и иным военным приемам. Не без напрасных страхов прошло и это время. Между невольными этими защитниками отечества замечалось нескрываемое озлобление против сербов и всех славян, и в частности против московов. Напрасно бы кто стал урезонивать злополучных феллахов, что иное дело сербы и черногорцы и иное – русские. Турецкие, греческие, английские, немецкие и отчасти французские газеты не пропускают случая примешивать наше имя к делу славянского восстания в Турции. Вы сами, благополучно себе обитающие внутри отечества, по-видимому, ничуть не помышляете о том, каково тут нам, заграничным, приходится от разных несдержанных выражений русской печати. Не диво потому, что в бытность тут редифов случалось кое-кому русскому встретиться на иерусалимских улицах с неласковыми и даже угрожающими выходками не только поселян, но и самых солдат. До нас дошло три-четыре подобных случая. Консульство наше вынуждено было даже сделать о них устное заявление местной власти. Редифов отправили на днях в Яффу, а оттуда в Константинополь, и все опять приняло в Святом Граде спокойный и затишный вид.