Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Вторая «печальная» история совершенных арабами (какими? ведь множество арабов есть христиане православные, паписты, протестанты) «над Гробом Господним всяческих поруганий и бесчинств», не скроем, возбуждает в нас действительную и глубокую печаль. Кому у нас приходит охота шутить печатным словом и издеваться над общественным доверием в такой степени. Припомним, что уже была раз чья-то проделка (нам говорили, что «с Дону»), передававшая в печать, что раз во время патриаршего служения в храме Гроба Господня, или крестного хода, арабы напали на Патриарха, разорвали на нем ризы и проч. Оказалось, что все это происходило только в голове какого-то поклонника. В чьей голове создалась эта вторичная сказка о небывалом событии, необдуманно направленная к возмущению покоя стольких в России чтителей святыни иерусалимской, о том знает одна редакция «Московских Ведомостей». 29-го апреля мы были в Иерусалиме. Патриаршего служения в тот день совсем не было. Ничего сколько-нибудь выходящего из ряда обыденных явлений жизни в Иерусалиме в тот день не произошло. И «арабы», «и консулы всех христианских держав», и «местные власти»… все это, с позволения сказать: ложь на лжи едет и ложью погоняет. Турки, конечно, теперь враги наши, и сочувствовать им нельзя, но налыгать на них и ругать их, если и не прямо стыдно нам – великой нации, то по меньшей мере… не стоит труда.

Иерусалимский Старожил

10-го июня 1877 года

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1877. № 25. С. 11–12.

Побывавшего раз в Святом Граде Иерусалиме поклонника «тянет опять туда как магнитом». Это ходячее выражение тем вернее и точнее передает суть дела, чем более в ком видится и сознается поклоннического характера. Так и должно быть. Магнит притягивает к себе только сродное ему железо. Разные туристы, аферисты и досужие моралисты в этом случае относятся к Святому Граду, как дерево к магниту. Деревянный характер их дел и мыслей, хотя бы прикрывался патетическими цитатами из Евангелия, или проникался духом ученого исследования, или даже оперялся поэзией до стихотворного слова, чуткому уху настоящего поклонника всегда заметен. Говорим мы это без всякого намека на что бы то и на кого бы то ни было, а просто под влиянием одних впечатлений от чтения находящихся при нас описаний Святой Земли – как русских, так и иноязычных. Скуку и тесноту морского путешествия мы разбавляем этим занятием, столько естественным в нашем положении.

Не отрицая за собою известной доли действительного поклонничества и даже как бы гордясь не очень жалуемым в печати нашей именем старого «поклонника», я с истинным влечением стремился, «по замирении (?) дел на Востоке», узреть опять свою любимую и дорогую Обетованную Землю. Когда с знакомым нашим случится какой-нибудь нежданный переворот, чувствуешь сугубый позыв видеть его. А с приснопамятной и приснооплаки-ваемой Восточной империей недавно случилось нечто такое, что знакомый-то чуть не отправился совсем на тот свет. Как не пожелать было взглянуть на него после такого удара судьбы?

И вот я опять в пределах Турции или, по Мидгадовой конституции 438, в земле оттоманов… Додумался же, гениальный будто бы, человек до наилучшего способа сплотить и объединить свое расклеившееся царство, изгнавши из официального языка раздорные имена: турка, грека, славянина, армянина и т. д. и заменивши их вырытым из могилы оттоманом! Вот так реформатор sui generis 439! Оттоман – Вселенский Патриарх! Оттоманы – греческий паликар 440, сербский юнак 441, албанский головорез, да даже и мой старый знакомый заиорданский бедуин, едва переваривающий в своей мысли, а еще более – в сердце, имя турка 442, а теперь наряжаемый оттоманом! Конечно, после случившегося с Турцией разгрома, и оттоманы, и конституции Мидгадо-Эллиотов 443– все давно предано забвению.

Но нельзя сказать, чтобы все в ней пошло опять так, как шло прежде. По наглядности судя, действительно как будто все в том или другом турецком городе, виденном нами на пути, вошло в прежнюю колею. Но чуется как-то безотчетно, что подул уже другой политический и социальный ветер повсюду, – по крайней мере на широком пути «идей, желудка и прибытка», которым шел наш пароход. Самым резким порывом этот новый ветер встретил нас там, где предположительно должно было существовать полное затишье, у острова Кипра. Где происходила страшная кровавая драма из-за прекращения господства меньшинства над большинством, неверия над правоверием, варварства над образованием и где, чуть ли не прежде всего, отозвались последствия ее, в форме законного политического акта освобождения! Не чудно ли и не поучительно ли? Каким-то сновидением казался мне английский флаг на турецком острове. Любопытно бы знать, как будут именоваться официально обитатели его, греками, турками или объединен-но – англичанами, т. е. оттоманами в новом роде.

Но вот мы и у берегов Сирии. Тут все остается как было, по-прежнему. Никаких следов жестокой политической передряги не видно. Если бы вместо австрийского парохода мы сидели на русском, можно б было совсем забыться и думать, что мы благополучно переживаем осень какого-нибудь 1875 года. Излишне говорить, что в Яффе мы нашли все в том же виде, в каком давно знаем ее. «Драствуй» и «хорош» также приветствовали нас дико и вместе дружелюбно и на пароходе лодочники, и на пристани носильщики, и в монастыре прислужники, как это было много лет перед этим. Одна перемена в городе против прежнего, это распространение его за высившиеся еще недавно стены, от которых не осталось и следа по направлению к востоку, т. е. к садам, так что городу открылась возможность слиться с сими последними.

Другая, против старых времен, новинка, это ежедневное экипажное сообщение с Святым Градом, поддерживаемое немцами-колонистами, умеющими говорить и по-русски. Я, конечно, воспользовался этим случаем избежать тягостной верховой езды и, отправившись из Яффы на рессорной тележке в 4 часа вечера, утром на другой день уже был в Иерусалиме. Плата за переезд сравнительно умеренная – около двух с половиною рублей (металлических) с человека, если наберется полное число пассажиров. Нанять отдельно для себя экипаж, конечно, стоит в 5 и 6 раз дороже. Дорогою похвалиться нельзя. Хороша она только от Яффы до Ремли, сносна затем до Баб-эль-уади, т. е. до гор, а потом большею частью весьма плоха. Порядочною становится уже опять перед самым городом версты за две – за три, т. е. от третьей башни вплоть до наших Построек.

Город, когда-то, несмотря на свое высокорадующее значение, казавшийся таким печальным с первого вида, теперь уже весело встречает поклонника широко раскинувшимся предместьем с белеющими огромными домами и немалочисленными садами, вечно зеленеющими. Темная городская стена с выступающими бойницами, за которою собственно начинается Иерусалим, кажется теперь как бы пределом его с востока, причем совершенно незнакомый с местностью глаз новоприбывшего рискует смешать наши громадные заведения, венчаемые пятиглавым собором, с самым храмом Воскресения Христова. Кроме этого, западного, предместья, как бы нового Иерусалима, есть еще к северу еврейский поселок и далеко к югу возле Вифлеемской дороги немецкий поселок Виртембергской религиозной общины: Tempel 444. Да немало есть там и сям и отдельных загородных домов с виноградниками при них. В близком будущем преславный и преименитый Град Царя Великого обещает быть достойным своей исторической славы. Помоги ему Бог в этом.