Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Тебе было известно, – и ты шла к нему навстречу предварительным путем тесноты иночества, обращая зло во благо, чтобы последнее зло – смерть – соделать блаженством.

Ты понимала, – и, оставив в стороне все приманки покоя мимолетного, все муки борьбы с собою и все страхи начинаемого подвига, 13 лет стояла, вперив свой взор в место вечного покоя.

Но приготовление кончилось. Путем сим ты уже идешь теперь, и к месту оному уже близишься. Блажен путь, в онь же идеши днесь, душе, яко уготовася тебе место покоя!

Блажен путь тот для всякого христианина. Блажен он потому и для тебя. Твои боголюбие и благочестие, ревность о вере и преданность Церкви, горячая молитва и строгая жизнь известны всем нам. Как дева мудрая, встретила ты вчера свой час исходный с светильником веры и непорочности и с открытым небесному Жениху сердцем. Иди же с Ним в Его чертог украшенный!

Блажен путь, в онъ же идеши днесь, душе, – путь всех труждающихся о Господе и обремененных служением своему ближнему. Не менее твоего благочестия нам известна твоя неустанная и несокрушимая ревность служебная в том небольшом кругу деятельности, в который Божественному Промыслу угодно было поставить тебя. Твой – великий или малый – талант ты не леностно обращала в богозаповеданную куплю, – трудилась часто свыше сил и паче меры, болела и страдала, но не слабела и не изнемогала. Вниди же – раба благая и верная – в радость Господа своего!

Если к ублажению пути способствуют благословения братии, еще раз: Блажен путь, в онъ же идеши днесь, душе! Благословения России, которую ты столько чтила и любила, которой именем гордилась и славою хвалилась, сопутствуют тебе и за пределы гроба. Сокрушенные лица, нескрываемые вздохи и слезящие очи множества, ничем с тобою не связанных, твоих соотечественниц, как бы представительниц у гроба твоего далекого Отечества, говорят ясно, что действительно – их верою и молитвою – блажен тот путь, в онъ же идеши днесь, душе, яко уготовася тебе место покоя.

От сего уготованного нам места покоя уже хотели бы мы услышать из уст усопшей слово иного мира в назидание нам, все еще ходящим по своим путям многим. Что бы ты, в свою очередь, сказала нам, почившая о Господе душа, если бы оковы смерти спали с твоего бренного тела, и устне, которые теперь молчат, возгласили то, что сердце вещает? Учившая и наставлявшая здесь охотно своих подручных, усопшая еще с большим дерзновением сказала бы нам теперь оттуда:

«Братья и сестры! Жив Бог, жива душа моя! Несть Бог Бог мертвых, но Бог живых. Ащеживем, Господеви живем, ащеумираем, Господеви умираем. Ащеубо живем, ащеумираем, Господни есмы. Буди имя Господне благословенно от ныне и до века! 598

Братья и сестры! Мир сей привременный и обманчивый, в котором вы еще живете и жить желаете, не стоит нашей привязанности к нему. Наши многопопечительность, суетливость, самомнительность, раздражительность, пересудливость, сварливость, а с другой стороны – наши искательство, ласкательство, двоедушие и малодушие и прочие обыденные попечения многострастной плоти жалки и достоплачевны. Нет же ничего выше и боголюбезнее, как святое терпение, благое снисхождение и непоколебимое спокойствие духа!

Братья и сестры! Бог любы есть, и пребываяй в любви, в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает. Не любяй брата, его же виде, Бога, его же не виде, како может любити? Ащеязыки человеческими глаголю и ангельскими, любве же не имам, бых яко медь звенящи или кимвал звяцаяй 599.

Ах, сестры, сестры! Не достаточно не любить мира, надобно еще не любить себя».

И многое, премногое другое сказала бы почившая о Господе, но последнее слово ее к нам было бы ее вчерашнее последнее слово: «Помолитеся обо мне! Помолитеся обо мне!»

Помолимся же о ней. Боже духов и всякия плоти… аминь.

По окончании надгробного приветствия Патриарх взял от проповедника разрешительный лист и положил его в руки усопшей. Последовало прощание. До Яффских ворот оба архиерея сопровождали гроб. Оттуда на Сион шло уже одно наше духовенство. Положили в Бозе почившую, по ее желанию, рядом с покойным поклонником и писателем В. Каминским 600 и запечатали гроб ее «до страшного Второго Пришествия Христова».

Один из поклонников

Иерусалим, 22 марта 1870 года

Печатается по публикации: Херсонские епархиальные ведомости. 1870. №. 10. С. 358–365.

18-го августа 1877 года, в 10 часов утра, скончался в Константинополе бывший Патриарх Иерусалимский Кирилл 2-й, в последние года имевший такое значение в делах Восточной Церкви. Смерть его предвиделась и предсказывалась лет за 5 или за 6 перед этим. Только своему крепкому организму, не испорченному никаким и ни в чем излишеством, своей неутомимой деятельности, не оставлявшей ему времени думать и печалиться о своей болезни, а всего более – своей глубокой вере и преданности воле Божией покойный обязан тем, что он пережил далеко указанный ему врачебною наукой предел жизни. Полагаем, еще в 1870–1871 годах показалась у него на груди злокачественная рана, вначале пренебрежимая, а потом оказавшаяся неисцелимою. Когда ему объявлено было мнение медиков, что, смотря по ходу его болезни, ему осталось жить только 6 месяцев, и что на его волю предоставляется или дожидаться фатального термина 601, или решиться на операцию, которой вероятное последствие будет излечение. – «А невероятное-то какое?» – спросил с спокойным духом пациент. – «Немедленная смерть», – отвечали ему. Выслушав это, он улыбнулся и сказал: «Так уж пусть лучше поживу 6 месяцев, чем сейчас же умру».

Эта одна, случайно, так сказать, схваченная черта характера покойного говорит уже, что тут была не обыденная личность. Ни биографии блаженной памяти Патриарха Кирилла, ни панегирика ему мы не имеем в виду писать, потому что для первой не имеем достаточного материала, а для второго не считаем себя способными. В Бозе почивший стал знаменитостью в последнее время и потому имеет посмертное право на полное и подробное «жизнеописание». Пустого же красноречия практичнейший человек во всю жизнь свою не терпел, и нам кажется, что если бы мы только открыли уста для наименее напыщенной фразы в похвалу ему, он сейчас же бы сделал нам из-за гроба жест рукою (и отчасти головою), столько памятный всем окружавшим его, означавший: «сыт я, не хочу этого!» Личность любимая и свято чтимая до того живо еще носится перед сердечным взором нашим, что мы как бы боимся сделать что-нибудь неугодное ей. Позаимствуем краткий очерк жизни покойного из газеты 602родного ему места, острова Самоса, присланной нам, очевидно, с тем, чтобы поделиться содержанием ее с русской публикой, знавшей хорошо отошедшего к Господу Первосвятителя.