Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Разлад между сановниками Патриархии дошел до того, что архиереи отказывались служить с Патриархом и тем вынудили его к дисциплинарной мере, на которую даже Кирилл не решался в свое время, а именно к заточению мятежных личностей, на что и испрашивалось им содействие местной власти. Но то, чем так легко заручалось это содействие в борьбе его (и укрывавшихся за ним агитаторов) с Кириллом, не существовало более. Казна святогробская была пуста. Вместо согласия на предпринимаемые им меры обуздания самовольных, ему посоветовали удалиться от дел ради общего спокойствия.

С тем же равнодушием, с каким он взошел на патриарший престол, он и сошел с него. Поданное им в высокую Порту прошение об увольнении было принято без возражений. В первых числах марта 1875 года, отслуживши в последний раз в Неделю Православия в храме Воскресения с патриаршей помпой, сдал все дела Местоблюстителю патриаршему архиепископу Филадельфийскому (in partibus) Иоасафу в удалился в свою келию, которую нанимал до своего патриаршества.

С тех пор он около 6 лет почти безвыходно пребывал в своих покоях, убранных довольно прилично, большую часть дня сидя у окна, выходящего на Патриаршую улицу, и развлекаясь целодневным движением по ней народа. Патриархия давала ему умеренное содержание и затем игнорировала его во всех делах своих. Он сохранил убеждение, что с ним близкие ему люди поступили предательски, обманом заставив его подать прошение об увольнении, и не мог простить этой каверзы ее зачинщикам. Проговаривался, что не виновен ни в чем, что ему приписывали, как Патриарху, достойного попрека и осуждения, ибо другие заставляли его подписывать уже совсем готовое. Одно это признание уже характеризует человека достаточно. Не столько ненавидел, сколько стыдился по-видимому своих бывших сообщников бывший Патриарх, и не ходил положительно ни к кому из них, а при встрече (крайне редкой) с ними не здоровался. Совершенно таким же образом он относился и к своему преемнику Патриарху Иерофею 624. Чрезвычайно редко бывал во все это время и в храме Воскресения, вычитывая все службы сам у себя дома и всего чуть ли не один раз отслужил на Гробе Господнем, и то ночью под новый год. На все приглашения ему пройтись и проехаться куда-нибудь отвечал, что ему одна осталась дорога на Сион!

Несмотря на свою глубокую старость (77 лет, как говорили), покойный сохранял вид бодрый, видел хорошо и говорил громко, охотно принимал гостей и весело шутил от доброго сердца. В минувшем июле месяце стал впрочем жаловаться на отеки в ногах и в день своих именин, 8-го числа, принимал посетителей уже сидя, с завернутыми в одеяло ногами. В августе, после праздника Успения, заговорили, что он серьезно болен, а 20-го числа уже огласилось, что он при конце жизни. Осведомившись от медика о безнадежности своего положения, он сам пригласил к себе проститься архиереев, которых прежде не хотел и видеть, принял от них таинство исповеди, причащения и елеосвящения и при них сделал все нужные распоряжения о своем немногом и небогатом имуществе. Наличными деньгами нашлось при нем, как говорят, от 6 до 7 сот золотых, что можно назвать ничтожностью, имея в виду его 60-летнюю службу при Святом Гробе и его патриаршествование в такое время, когда десятки тысяч золотых расходовались, как говорится, шито и крыто с тем, чтобы только сломить монументальную личность Кирилла.

Усопший скончался 21-го августа часу в 9-м утра мирно и безмятежно. Его одели в архиерейское облачение, накрывши голову простою камилавкой, и посадили в низкое кресло. Несколькими ударами в колокол дали знать городу о преставлении высокого духовного сановника и под его печальные звуки перенесли тело из кельи в малую церковьсв. первомученицы Феклы, где обыкновенно отпеваются все члены Святогробского братства. В тот же день все консульства, миссии и другие учреждения в Иерусалиме извещены были Патриархией о предстоявшем завтра в 8 часов погребении в Бозе почившего «экс-Патриарха».

После литургии в церкви св. Феклы, совершенной одним из иеромонахов, усопшего перенесли в патриаршую церковьсв. Константина. Отпевание, по чину погребения иноков, совершали архиепископы Севастийский Никифор, Газский Иоасаф, Вифлеемский Анфим и Фаворский Григорий со множеством архимандритов. Теснота и духота в малом храме были непомерные. Печально-торжественна была процессия с телом в город на Сионское кладбище, длившаяся часа полтора. В глубокой могиле виднелся уже целый ворох костей давно истлевших обитателей ее. На западный приступок ее спустили и посадили останки благолепного и мирно склонившего на перси свою убеленную летами голову старца. Глубокая безмолвная тишина кругом могилы напутствовала его в вечный покой. У греков не поется, а говорится, соответственно смыслу, последнее приветствие живущих отжившему: вечная (твоя) памятьі Никто не почтил усопшего преемника апостола и Брата Господня по кафедре Иерусалимской надгробным словом ни в храме, ни над могилою. А, кажется, было кому сделать это!

Святоградец

д. Маври, 1-го сентября 1880 г.

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1880. № 41. С. 3–6.

Еще памятна была русской во Святом Граде колонии большая торжественная служба, совершавшаяся накануне нового (1880) года в храме Воскресения Христова о выздоровлении, а точнее следовало понимать – о здравии Ее Величества, Государыни Императрицы <���Марии Александровны>, уверившая тогда многих, что кризис в положении Высоко-недужной благополучно миновал, – как целый ряд тревожных известий из Канна и потом из Петербурга горько разрушал сладкую надежду на полное восстановление сил «смертно-болевшей», по выражению европейской печати. С замиранием сердца следили тут по газетам за переездом Ее Величества из Франции в Россию и надеялись на восстановление ее сил от целебницы весны, жалея, что она – петербургская, а не крымская, и еще более не здешняя палестинская. И вдруг 24 числа истекшего мая месяца, в час пополудни, в здешнем консульстве нашем получена была горестная телеграмма из константинопольского посольства, что драгоценная жизнь кончилась. В том же смысле извещена была тогда же и здешняя Патриархия от проживающего в Царьграде Патриарха.

Так как день был субботний и предстояло править (в 4 часа) воскресное богослужение в наших Заведениях, то и последовало распоряжение о совершении, по окончании службы, Царской панихиды в соборной церкви нашей.

Время было уже сумеречное. Обширный храм осветился множеством горевших свеч. Все, что было русского в Иерусалиме, поспешило, конечно, на печальную молитву. Тихое, стройное и унылое пение, вторимое по временам всеми молившимися, коленопреклоненные и совсем склонившиеся в землю фигуры 625, дрожащие от чувства голоса служивших и редкий на высоте перезвон десяти колоколов, разносившийся по историческим горам Иудеи – все вместе ложилось на душу подавляющим и томящим впечатлением. В Иерусалиме все уже знали, что у русских не стало малеке (царицы), а у множества несчастных, в том числе и местных жителей, иммена (матери нашей).