Олег Крышталь - К пению птиц

За Стену я не только не могу попасть, но даже заглянуть. Ограниченный предохранительной слепотой — или, если кому больше понравится, избирательной зоркостью, я могу лишь догадываться, как выглядит подлинный мир — и что в нем на самом деле происходит.

Поэтому не исключено и даже очень похоже, что Поводок — в сущности повод для оптимизма. Как и Окно, из которого я получаю пищу для догадок, он позволяет надеяться, что за мной наблюдают.

Не хочу расслабляться и предлагать теорию, что не просто наблюдают, но и заботятся. В эту сказку я не верю — и не могу не верить.

Не люблю мелодраму и поэтому отвергаю возможность, что Счастье служит наградой за хорошее поведение для выведенных с пока неизвестной им Целью улыбчивых и разумных Рабов Божьих. Впрочем, иногда мелодрама может нравиться.

— Человек создан для Счастья как птица для полета, — бросил «крылатую фразу» Горький. Если вспомнить, что птица летает в поисках пищи и любви, эта метафора становится трюизмом.

Мотивация — рабыня светлячка эмоций, а я — раб мотивации.

Свет эмоций поддерживался вопросом, который стал вызовом для доживающего жизнь меня.

— Как быть счастливым? — звучал этот вопрос. Мне он казался вполне оправданным и посильным для ответа, потому что иногда я мог сказать о себе:

— Я счастлив.

Значит, есть во мне Механизм Счастья, важно лишь обеспечить хорошую его работу.

Поскольку сказать «я счастлив» это все равно, что сказать:

— Я чувствую себя счастливым, — значит, ответ следовало искать среди чувств — то есть, в Душе.

Я стал искать, и описал, что нашел.

Вместо ответа я нашел новые вопросы — и утешением может служить лишь практический опыт жизни, который свидетельствует, что новые вопросы возникают при умножении знаний.

Вывод, сделанный по этому поводу в Книге, счастья не обещает, он печален:

«Сердце мудреца в доме скорби».

Я готов принять и поверить, что на многие вопросы ответить может только смерть. Однако это не означает, что надо оставить всё предприятие.

Мне кажется сейчас, что нет никакого текста позади — и поэтому снова спрашиваю:

— Неужели вся изощренная сложность устройства Жизни только затем, чтобы Я было способно думать и сознавать — в том числе, свою ограниченность и глупость?

Будет ли ответ — или так и останется за Стеной?

«Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Я бесконечно далек от того, чтобы комментировать Книгу, но все метафоры — оттуда, так что нам остается только Книгу перепевать, хотя смысл песен непрерывно меняется, и скрытое от слов Чудо — в постоянстве взаимоотношений между Книгой и всё время по старому новой жизнью.

Как в Книге сказано, «ничто не ново под луной».

Вот и я еще раз перепою:

— Всё началось со Слова, — имея в виду не сотворение Мира, а сотворение Внутреннего Мира, когда Контролер Проб и Ошибок, гордый способностью совершить акт охоты в воображаемых Времени и Пространстве, вдруг осознал также и способность сознавать свою гордость — и сказал себе:

— Я.

Мне показалось — а может, наяву приснилось, как принадлежащий другому миру Контролер обрадовался, услышав отсюда это «Я» — а может, даже почувствовал себя менее одиноким и потому счастливым.

— Эврика, — восклицаем теперь мы, когда случается осознать в себе силу сознания.

Итак, странная совокупность мыслящих существ осознала себя в животном Царстве и подмяла это Царство под себя.

Новые охотники оказались сильнее предков улыбающейся суки, хотя и те, и другие охотились стаей. Вместо больших клыков, у людей появилось новое средство общения — язык.

— Заходи слева! — кричал мой предок соплеменнику, и мамонты оказались бессильны.

Раскопки показывают, что всё шло к тому: почти сразу возникло несколько ветвей человекоподобных обезьян — и одна из них превратилась в древних нас.

Говорят, что когда Император был еще генералом, два других молодых генерала тоже подавали большие надежды, но погибли.

Вооруженные способностью осознанно применять метод проб и ошибок, новые существа стали познавать устройство окружающего мира, в чем существенно преуспели.

В качестве меры преуспеяния можно использовать накопленную сумму знаний. Хотя и непонятно, как и что суммировать, качественные соображения, в которых мы особенно сильны, делают бесспорным следующее соображение: за последние сто лет мы узнали о мире и о себе больше, чем за весь предыдущий период своего существования, то есть, за предшествующие сто тысяч лет. В частности, расшифровали код, с помощью которого каждый из нас записан в Молекуле.

Мне боязно фантазировать на тему «что всё это значит?» Потому что время — решающий фактор во всех действиях и ожиданиях моей смертной сущности.

Едва я говорю «ожидание», как тут же из внутреннего тезауруса выпрыгивает «нетерпение».

Что общего у меня с Контролером, который мог долгие миллионы лет ожидать появления нетерпеливого — потому что смертного — меня?

Придя к выводу, что смысл ожиданий такого Контролера мне недоступен, спешу сообщить продолжающим молиться братьям и сестрам:

— Ожидают не нас, — и тут же ощущаю, что поспешил с этим сообщением. Нет, не готов я признаться в своей — а значит, и нашей никчемности: ведь пока что Молекула — это мы, среди которых и мое маленькое Я! Гораздо комфортней мне жить с другой мыслью:

— Нас выводили в надежде.

Понять бы, в надежде на что.

Ревнуя к Тем, кто, наконец, надежду оправдает, пишу послание не только к братьям и сестрам, но и к ним, ТУДА.

Хочу надеяться, что когда исчезнет нужда, а значит, и способность читать наши тексты, некоторые из них все же будут переведены на Метаязык — хотя бы для изучения русла Реки Времени.

Готов все отдать, чтобы взглянуть на перевод.

Пока мне не предлагают, я храбро заявляю, что готов ради этого немедленно умереть.

Впрочем, кто знает, как я себя поведу, если вдруг действительно предложат.

«Может, и впрямь буду готов» — написал я и вытер — и вот написал вновь, потому что понял: если предложат, я стану другим — мне уже нечего будет бояться.

Ведь это будет означать, что смерти нет!

Возможность запахла весной.

Запах весны не обязательно входит в нос, но всегда проникает в кровь.

Каждый знает, что при этом происходит с кровью.

После всего сказанного, я буду просто никчемным пустозвоном, если уйду от вопроса:

— Кого ждут, если не нас?

Пусть ограниченная Поводком, пусть выгороженная Стеной, пусть только представляющаяся своей, всё же у нас есть Воля. Так разве нам нечем гордиться?