Олег Крышталь - К пению птиц

Поэтому скажу иначе:

— Если не Мы, то кто же? Пусть другие, но Мы!

Я спрашивал не для того, чтобы ответить, а чтобы поразмыслить вслух.

Если мне дана способность размышлять, я должен ее использовать.

Я не знаю, почему случается смена Царств.

Для меня тайна, почему у динозавров не получился Разум.

Я не знаю, почему понадобились миллионы лет, чтобы появились Мы.

Я не знаю, нужны ли Мы кому-то, а если нужны только себе, то и в этом случае ответа на вопрос «зачем?» не знаем.

Процедура охоты оставалась без качественных изменений почти сто тысяч лет. Мне совершенно непонятно, почему мы так долго спали, а теперь проснулись.

Меня удивляет, между прочим, почему не только Архимед не придумал пароход, но и, к примеру, да Винчи.

«Большинство людей, — написал он в дневнике — напоминают мне ходячие нужники».

Сейчас он, может, забрал бы свои слова назад? Сотни миллионов братьев и сестер трудятся с немыслимой для современников да Винчи эффективностью. Миллионы Братьев и Сестер заняты в науке. Количество знаний растет с такой скоростью, что точно так же как пришлось придумать самолет, чтобы летать, точно так же пришлось придумать компьютер, чтобы он помогал думать.

Старый Профессор по привычке пришел в оставленную для него в подвале факультета, Христа ради, каморку. Он садится за стол и включает компьютер — не только по привычке, но и чтобы осуществить связь с мировой паутиной, проверить электронную почту: там будет послание от такого же как он, Джона. И хорошо, если оно не будет сообщением о том, что умер Питер.

Профессор много знает. Чтобы знать так много, была положена вся жизнь. Ему, также, известно, что ни в одном из вопросов его знание не является полным, потому что он еще жив, а жизнь ушла вперед: личность отцветает.

Вдруг я понял, что сумма знаний, парадигма, непрерывно возрастая, будет вечно оставаться фрагментарной, ЕСЛИ ВСЕ БУДЕТ КАК ЕСТЬ.

Так вот почему всё происходящее так ускорилось!

Диктант заставляет меня обратиться к Вам, Братья и Сестры, с экстренным сообщением:

— Мы — свидетели новой смены Царств: вслед за общим Внешним Миром, таким же общим станет и Мир Внутренний. Мировая Паутина — еще даже не цветочки.

Только в таком мире исчезнет парадокс столь умного устройства столь глупого Я: в обобществленном Мире деревья знаний образуют лес.

Или еще так: в мириаде глаз мир сложится в единую картину.

У нас с Профессором — общая трагедия: нам пришлось жить в конце листа истории, когда перемены уже назрели, но еще не пришли.

Мы уйдем на тот Берег до того, как перевернется лист.

Если быть совершенно честным, то я действительно не знаю степени своего в этом тексте участия: разве что путаюсь и местами привираю. Не только потому, что из-за Стены плохо слышно, моя личность просто не хочет верить услышанному. Она предчувствует появление неприемлемой картины Нового Царства, в котором информационная граница между нами, Стена, окажется прозрачной и Метаязык вырвется на свободу:

— Думать станем вместе!

Не собираясь убеждать читателя в истинности написанного, я просто обращаю внимание на то, что в наши времена странные истины быстро становятся тривиальными.

Мне казалось, что повисший без видимой причины над Собором голубь явил бы собою чудо. Сейчас я понимаю, что чуду мигом бы нашлась научная причина.

Я имею в виду, что реально существующие чудеса, в том числе собственное сознание, мы таковыми не считаем. Чтобы можно было верить и не верить, не можем не играть в свободу воли.

Смена Царств будет означать конец этой свободе (сегодня измеряемой как длина поводка), а значит, и конец Священной корове, составляющей главную ценность для каждого из нас.

Имя Священной коровы — Личность.

А может ли быть иначе?

Мы все еще фрагментарны и не можем осознать Замысел не только целиком, но даже и в достаточном, чтобы не делать глупостей, числе деталей. И при этом уже знаем Молекулярный Код!

Наше Знание представляет смертельную опасность для эгоистической Молекулы.

Вокруг меня — последний момент покоя перед весной. Обнажившаяся зелень травы еще не восстала. Не слышно ни одного птичьего голоса. Впрочем, я сижу у маленькой горной реки, и она шумит.

Завтра меня тут уже не будет, поэтому я боюсь, а вдруг так и не случится в этой жизни узнать, поют ли птицы у шумных горных рек. С одной стороны, я уверен, что поют, а с другой — знаю, что уверенность — еще не правда, потому что их пения не слышно. Собственная смертность показалась неотвратимой, но приемлемой. Я ощутил себя на границе Бытия, и мне перестало быть страшно за успех предприятия «диктант». Даже если он вдруг закончится, то и впрямь уже ясно, к чему всё идет:

— Молекула не может не бояться, что мы всё погубим, для чего нас выводили миллионы лет.

Немного отойдя от реки, еще слыша ее шум, я услышал и птиц: как никогда в этой жизни раньше, стало очевидно, что птицы поют при мне и без меня. Я осознал себя частью чего-то очень настоящего, как со мной, так и без меня существующего. Я потерял уверенность, в каком мире иду — во внешнем или внутреннем. Поразительным образом, при этом я убедился: понимание, что Я такое, пусть мне и недоступно, живет со мной — и продолжит свое существование уже без меня.

Вот бы прозреть к Метаязыку и записать хотя бы Введение к Пониманию в обратном переводе. Да только кто подтвердит, что мне это не кажется, будто я на Метаязыке уже лепечу или, может, улыбаюсь — хоть мгновениями, хоть иногда?

Поэтому скажу, как умею:

— Я — живая кукла. Мой Кукловод — во мне, и текущее мое Я — отнюдь не главная его забота, хоть я и не жалуюсь: Сторож он надежный.

— Хранитель архепредания, — это я заискиваю перед Кукловодом, потому что знаю, кто он на самом деле: слуга Молекулы во мне!

Вдруг мне становится понятной — что бы вы думали? — тайна Моны Лизы.

Мало того, я эту тайну сейчас обнародую:

— Ее взглядом Кукловод выглядывает из нас.

Мы заворожены, но еще не готовы к встрече.

Мир показался осязаемым, но черным.

Щемящее желание хоть чем-то в этом мире обладать показалось особенно безнадежным.

— Щемящее желание иметь детей, — произношу я непроизвольно возникшую фразу.

— Что жаждало их громче — черное пальто или красная шляпка? — и только удивившись видимой бессмысленности этого вопроса, я понял его простой на самом деле смысл: молекулярный случай, приведший к появлению меня как и любого из нас, смог произойти в результате того, что крик красной шляпки был однажды услышан.

В черном мире мне не страшно, а странно.

Потому что, несмотря на черноту, ясно, что среди нас происходит другая жизнь и другое общение — ПОМИМО НАС. В другой жизни враги — не враги, а друзья — не друзья. Нет там ни таких слов, ни даже таких понятий. Там нет Я, там только МЫ.