Джеймс Райан - Погодите, как вы сказали?

К моему удивлению, меня не послали ходить по домам с предложением помощи, а определили на работу в маленький приют для детей-инвалидов. Большинство из них были еще совсем малыши и из-за серьезных недугов не могли жить нормальной жизнью. Похоже, мало кому из них суждено было дожить до подросткового возраста. Тем разительнее выделялась на общем фоне энергичная и жизнерадостная девочка-подросток с синдромом Дауна, назовем ее Синди.

Как только я переступил порог приюта, опрятного, светлого и уютного одноэтажного строения вроде ранчо, девочка Синди подбежала ко мне и схватила за руку. «Ты хорошенький», — сказала она мне. Я не нашелся, что ответить, и, пока стоял столбом, Синди сама продолжила разговор: «Знаешь, Джим, ты такой смешной». С тех пор каждое утро, когда я приходил в приют, Синди подбегала ко мне, хватала за руку и выдавала ту или иную разновидность своей исходной оценки моей персоны: «Джим, ты хорошенький. И ужасно смешной».

Б о льшую часть дня я занимался тем, что помогал ухаживать за малышами: купать, одевать, кормить и занимать. Малочисленный штат приюта с благодарностью принимал мою помощь, меня терпеливо обучали всему, что мне следовало знать и уметь. В целом малышам требовался довольно простой и несложный уход, если не считать одного мальчика, которого кормили через трубочку, и эту трубочку — зонд для искусственного кормления — надо было регулярно промывать. Одна из нянечек показала мне, как это делается, но в первый раз, когда мне пришлось самостоятельно заняться этим, я сильно нервничал, боясь, как бы не поранить малыша. Синди заметила мою беспомощность, подошла и принялась сама промывать трубочку. Я в удивлении оглянулся на находившуюся тут же нянечку, взглядом спрашивая, можно ли это, и она, улыбнувшись, утвердительно кивнула в ответ. А Синди в это время уверенно проделывала все нужные манипуляции и попутно объясняла мне, что это совсем не трудно.

Это тогда я вдруг обратил внимание, что Синди прекрасно знает, не хуже, чем приютский персонал, как и чем помогать каждому из малышей. Она знала, какую еду они любят, как удобнее всего для них поднимать их из инвалидных кресел, чтобы помыть или переодеть, как не сделать им больно, расчесывая волосы, какие песенки они любят слушать… Синди стала мне наставником и толково направляла мои действия. Малыши не умели или не могли говорить, и потому я не мог спросить у них самих, чем мне помочь им. Зато я всегда мог спросить об этом у Синди или просто следовать ее примеру.

Одна девчушка в приюте особенно тронула мое сердце, назовем ее Сьюзи. Совсем еще кроха (ей не исполнилось и двух лет), Сьюзи была чудо как хороша. Изумительные широко распахнутые синие глаза, милые ямочки на щеках, вьющиеся светлые локоны и приветливая улыбка каждому, кто посмотрит на нее. Из-за травмы спинного мозга Сьюзи не могла сидеть. Вдобавок она страдала глухотой. Вообще же Сьюзи была очень тихой малышкой. Но стоило вам посмотреть на нее, как она сейчас же обращала на вас свой пытливый взгляд, словно желала как можно лучше изучить ваше лицо. Я не слишком хорошо понимал, чем развлечь или порадовать девочку. Однажды утром Синди заметила, что я стою возле кроватки Сьюзи, подошла, взяла мою руку и вложила в маленькие пальчики Сьюзи. Та схватила мою руку и принялась гладить ею свою щечку, радостно улыбаясь. «Ей это нравится», — пояснила тоже радостно улыбающаяся Синди.

Сказать, что в приюте я большему учился сам, чем приносил пользу своей помощью, означало бы сильно недооценить первое и несправедливо преувеличить второе. И хотя я пошел в волонтеры не за опытом, именно его я в результате и приобрел. В этом приюте я крепко усвоил, что нельзя недооценивать тех, у кого есть особенности развития, как у Синди. Эти особенности не помешали ей рассказать мне о малышах, которым я старался помочь, и она не только с готовностью взяла на себя роль моей наставницы, но и стала мне другом. Это воспитанники приюта и ухаживающие за ними сестры показали мне, что даже в обстоятельствах глубоко трагических всегда найдется место для хоть и маленьких, но радостей. За каждым приютским малышом стояла своя разрывающая сердце история, и тем не менее приют не производил впечатление места мрачного и унылого. Напротив, казалось, вся его атмосфера проникнута любовью и искренней заботой.

Пожалуй, главное, что открыла мне работа в приюте, — это что такое принятие и смирение. В моих силах было всего лишь развлекать и занимать малышей, помогать кормить и обихаживать их. Но сделать для них что-то большее было не в моих возможностях. Я понимал, что мне не дано кардинально изменить их судьбы, как это не дано никому на свете. И потому я просто следовал примеру Синди и сосредоточивался на одном дне, нынешнем моменте и том маленьком воспитаннике, которому в данный момент старался помочь. Я старался чем мог облегчить им жизнь, и если удавалось, то скрасить ее маленькими радостями.

Этот урок дался мне мучительно, но в то же время раскрыл глаза на многое, о чем я раньше не имел представления; став частью меня, он с тех пор не отпускает меня. Не отпускает до такой степени, что я даже попросил своего друга Роджера, вместе со мной побывавшего волонтером в Кентукки, чтобы он на нашей с Кэти свадьбе прочитал стихотворение Роберта Фроста17 «Весенняя молитва» — там, в Кентукки, это стихотворение впервые попалось мне, и в нем Фрост, на мой взгляд, очень точно передает все то, чему научили меня добрая Синди и другие маленькие обитатели приюта.

Вот первая строфа:

Дай радость нам цветения садов,

Не дай нам тяготиться тем, каков

Созреет урожай, и сохрани

Весны недолгой беззаботной дни 18 .

В следующих двух строфах поэт призывает читателя впустить в сердце прелесть цветущего сада и бесхитростные приметы весеннего дня, когда радостно гудящие пчелы собирают с цветков нектар, а быстрый стриж «что, выйдя из лихого виража, просыплет цвет, прорвет пчелиный рой и вновь замрет меж небом и землей»19.

Четвертая, заключительная, строфа звучит так:

Здесь всё любовь и только для любви,

Ее хранить нас Бог благословил,

Чьей волею в пути освящены,

Исполнить только это мы должны 20 .

Иными словами, нам не дано знать, каков конечный смысл всего, с чем сталкивает нас жизнь; самая же важная наша задача — каждый миг подмечать и ценить красоту, которую являет нам наш бренный мир. Знаю по опыту, что когда предлагаешь ближним помощь и готов в ответ принимать ее от них, начинаешь лучше понимать, что, выражаясь строкой Фроста, «здесь всё любовь и только для любви».

По всем вышеупомянутым причинам я и отнес вопрос «Чем я могу помочь?» к разряду насущных, незаменимых и жизненно важных. Этот вопрос закладывает основу для добрых отношений. Этим вопросом вы выражаете заботу о тех, кому предлагаете помощь, и одновременно проявляете уважение к ним, готовность подчиниться их просьбам, а по большому счету этим вопросом вы признаёте, что и вам когда-нибудь может понадобиться такая же помощь.