Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Такое впечатление, что Екатерина от Иисуса великолепно понимала эту двойственность движения. У неё есть прекрасная, сжатая формулировка: « … Восхищаюсь славой и невыразимой силой существования святой души Иисуса Христа в его божественной природе в моменты покинутости на Кресте и моления о Чаше в Гефсиманском саду [1170]». Во время покинутости на Кресте и моления о Чаше душа Христа пребывает вместе со Своей божественной природой, с одной стороны, в одиночестве и покинутости, и, тем не менее, в определённом смысле, в славе.

Далее в тексте уточняется, о какой именно славе идёт речь: « … и умоляю вас, о, Иисус, в ваших святых таинствах, быть жизнью и силой, двигателем и славой души моей в той крайности, в которой пребываю [1171]». Заметим сперва, что она не просит у Христа вырвать её из этой «крайности», но только быть её « жизнью » и « силой » (оба термина здесь являются почти синонимами, второй из них только уточняет первый), « двигателем » и « славой » её души. Речь идёт о славе, находящейся внутри самого испытания и состоящей в способе его перенесения. То есть, и для души Христа, и, в конечном итоге, для наших душ, эта слава приходит от его пребывания в божественной природе. Сама же Екатерина от Иисуса развивает эту мысль в другом отрывке, который приоткрывает нам схему нашего искупления во всей его полноте: « О Иисус, соблаговолите привязать меня к Себе, к Вашим путям и судьбам в честь невыразимой связи Вашей божественной природы с нашей человеческой природой, в честь связи ваших божественной и человеческой природ между собой и в честь восхитительного освящения всех людей, которое проистекает от этой святой вочеловеченности и благодаря ей [1172]».

Мы излагаем это, конечно, не с целью узнать, как Бог внутри Своего Существа может произвести подобное разделение между различными степенями реализации своего присутствия. Для нас важно только понять, насколько возможно, что в мистическом опыте работает механизм именно такого порядка.

Когда Мария де Вале (1590-1656), отправляясь в паломничество, опасалась того, что у неё не станет сил закончить путь пешком, она получила от Бога « сверхъестественную силу, которая позволила ей идти с лёгкостью и при этом испытывать всю тяжесть усталости [1173]». Само собой разумеется, что такого рода события распространены широко и могут объясняться совершенно естественным образом и без всякого вмешательства Божественной силы и без сложного богословского механизма. Просто мы считаем, что есть несколько уровней объяснений, и все они действительны, каждый для своего уровня.

Как нам кажется, то, что Мария де Вале испытала внутри своего тела, вполне соответствует тому процессу, который Люси-Кристина († 1908) имела в своей душе. Создаётся впечатление, что данное описание приближает нас к тому, что могло происходить в душе Христа: « И тогда Господь привлёк мою душу к Себе и дал понять с помощью того озарения, которое происходит без слов, что Он подаст мне руку помощи на этом пути страданий, хотя помощь эта не всегда будет ощущаться … Уже давно я замечаю, что внутри меня существуют как бы противоположности. Я могу неизмеримо страдать от чего-либо, страдать так, что сердце моё испытывает потрясение, и в то же время спокойно и без колебаний желать этого страдания, потому что я узнаю в нём Божественную волю [1174]…».

Конечно, следует снова сказать, во-первых, что подобные «мистические» опыты являются исключительными в силу только лишь своей интенсивности, а не в силу своей природы. В чреде серых будней, в нашем повседневном опыте работает тот же механизм, но он ослепляет в меньшей степени. Наш интерес к опыту мистиков состоит, в частности, в том, что ему предшествует, сопутствует или за ним следует ощущение Божественного присутствия, доказывая, что испытания не свидетельствуют о покинутости нас Богом и не обязательно являются результатом наших заблуждений. Для нас тем более важно знать это, поскольку обычно наш опыт чаще приближается к опыту мистиков скорее в виде мрака, чем под видом света!

В качестве свидетельства идентичности природы и строя нашего опыта «мрака» (или «ночи») и опыта мистиков, мы приведём только один пример, заимствованный из « Сокровенных записок » Марии Ноэль [1175]. К сожалению, снова, для того, чтобы слишком не растягивать наш текст, нам приходится уродовать текст автора и сокращать его до нескольких основных сведений. Повествование названо « Три дня в Аду »: « В это время в мире для меня существовал только Бог. В меньшей степени по причине набожности, скорее — по причине бесчувствия… Часто, подобно грозным птицам, слетались сомнения. Потом исчезали… Однажды вечером — мой отец как раз говорил о бессмертии души — какое слово я услышала? Какой гром грянул в тучах чёрных, опасных, но спящих до поры мыслей? Какая молния сверкнула?… Какое землетрясение разразилось? Бог обрушился внутри меня подобно воздушному замку. Бог повержен. Единственный светильник опрокинут. Наступила смерть всего. Смерть меня самой, поскольку в самой глубине меня был Бог. Безысходный траур. Вечная погибель… Беда … Три дня и три ночи напролёт пытаюсь воссоздать Его… Три дня кряду идёт отчаянная битва, напрасен труд воскресить, спасти Бога …

Вечером третьего дня, проклятая душа в отчаянии последний раз целовала Крест. И слово спокойствия опустилось на неё с Креста : « А я, я целую Твой крест ». И внезапно сумерки отступили, порвалась удавка тоски …» И далее Мария Ноэль пишет: « Что же произошло в тот вечер? Сошла ли на меня благодать или же я была просто в лихорадочном состоянии ума? Не знаю… Мне не нужно знать это… Бог знает » [1176].

Святой Павел Креста, как мы помним, совсем не во тьме неверия, но во мраке отчаяния, услышал голос, идущий от распятия: « Душа твоя в сердце Моём !».

Вместе с тем очень важно уточнить, что когда мы пытаемся осветить тайну Христа, так, как мы её поняли, с его сложным механизмом физического взаимопроникновения и разъединения его человеческой и божественной природ, с помощью сравнения этой тайны с опытом прославления и страданий мистиков, мы отдаём себе отчёт в том, что ничего не объясняем. Цель данного сравнения состоит не в том, чтобы понять, почему возможен такой механизм, но показать, насколько возможно, что такой механизм существует независимо от нашего понимания.

Кроме того, нужно признать, что для западного человека, воспитанного на схоластике или даже хотя бы неосознанно пропитанного ею благодаря традиционной катехизации былых времён, данное сравнение не может быть вполне убедительным и содержит даже в себе некую опасность. Дело в том, что Бог присутствует в мистике не благодаря своей божественной природе, и не благодаря посредничеству Христа, но только в силу «благодати». Следовательно, для такого человека можно говорить только о некоей структурной аналогии между тайной славы и страдания Христа и той же тайной у мистиков; но природа этих тайн не идентична. И опасность данного сравнения состоит в том, что очень хочется развить аналогию, довести положение Христа до положения святых и таким образом, свести присутствие Бога во Христе к простому присутствию в нём благодати, как это имеет место внутри нас самих.