Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Это преобразование не « в то, чем мы не были, но … в то, чем мы были » хорошо показывает, что мы поражены в самом нашем существе, в природе нашей, в противоположность интерпретации отца фон Шонборна [1340], который хочет видеть в этом отрывке только изменение настроя и личного отношения. Но правда в том, что благодаря общности нашей природы и природы Христа, дурная привычка, посеянная змеем в нашу природу, таким образом оказывается разрушенной.

И в этом случае мы будем довольствоваться единственным отрывком, где ясно выражено одновременно действие Христа в нас и необходимость нам самим следовать Ему, если мы хотим спастись. Святой Дионисий описывает битву, происходящую в духовной жизни: « Христос, как Бог, возглавляет поединок; как Премудрый, Он положил законы; как Совершеннейший, Он уготовил победителям заслуженные ими награды; и, что ещё божественнее, как Благой, Он Сам стал в ряду подвижников вместе с ними, приняв священный подвиг за их свободу и победу против державы смерти и тления. И в эту божественную битву радостно ринется посвящаемый … Следуя по божественным стопам Того, кто по доброте своей стал первым воином, он последует Его поступкам, и он сметёт то, что препятствует ему в обожении [1341]…».

У Филоксена мы обнаруживаем традицию невизантийской восточной Церкви, традицию « монофизитов ». Для него, как мы это видели ранее, Воплощение — это скорее « становление » Бога, но « становление без изменения ». Союз божественных тела и души привёл к тому, что даже в смерти они оставались по отдельности « живыми и животворными ». Согласно Филоксену, рождённый вне брака, Христос получил человеческую природу, незаражённую грехом, в её первичном состоянии, неподвластную страданию и смерти. Следовательно, свободно и добровольно он брал на Себя в каждое мгновение наши тяготы, наши страдания, наши искушения, но не разделял с нами наши « вожделения » в той степени, в какой они могли бы подразумевать греховное желание.

У Филоксена находим также убеждение, что Христос телом и душою на самом деле проник во всех людей. Филоксен связывает эту тайну с тем фактом, что человеческая природа Христа остаётся без человеческой личности [1342]. « С человеческой природой соединился Бог через Деву Марию, а не с другим человеком, и Он мыслится как взявший на себя человеческую природу… Ибо почтил он именно человеческую природу, а не какого-то отдельного человека, имеющего в себе человеческую природу; именно природу человеческую Он удостоил усыновления, а не только отдельного человека [1343]».

Но естественно, что и для Филоксена наше спасение не становится от этого автоматически гарантированным. Обращение всё равно необходимо, а вместе с ним и таинства. Такое впечатление, что по Филоксену только крещёные становятся частью тела Христова, что таким образом сильно сокращает радиус действия этого богословия Воплощения [1344]. Несомненно, в богословии Филоксена встречаются и характерные юридические моменты. Так, для всех людей смерть Христа разрушает приговор, который висел над нами. Филоксен выражает это разными способами: « … Он понёс наказание за грех всего рода человеческого [1345]; … будучи распят на кресте, Он искупил приговор [1346] … Он стал… искупительной жертвой своему Отцу за всё человечество [1347]».

Вместе с тем, для тех людей, которые жили и умерли до Него, Его верность Закону, от Рождения до Крещения, освобождает их от долга, который они приобрели своим несоблюдением Закона [1348]. И, наконец, среди людей, родившихся после Него, следует различать обычных верующих христиан, для которых его верность Закону должна быть образцом [1349], и монахов, которых его исполнение Закона освобождает от долговых обязательств, а Его жизнь от Крещения до креста служит им образцом совершенной жизни [1350].

Всё это позволяет отцу Але воссоздать примерно следующий механизм Искупления, вытекающий из философии Филоксена: подобно тому, как своей верностью Закону Христос освободил всех людей, умерших до Него (что подразумевает некоторое юридическое представительство), так, без сомнения, своими невинными и добровольными страданиями Христос понёс за нас некое « представительное удовлетворение », благодаря которому Христос получил для нас силу бороться против страстей [1351].

Не благодаря своему « физическому контакту с нами Христос получает бесстрастность, а, наоборот, благодаря этому физическому контакту Он нам передаёт её » [1352].

Однако эта схема не устраивает нас, и не только сама по себе, но и в качестве трактовки Филоксена. Для оправдания своей гипотезы Але сперва признаёт, что Филоксен нигде не уточняет, как именно передаётся нам победа Христа над страстями [1353]. А нам как раз кажется, что Филоксен только и делает, что говорит об этом, но делает это так, как если бы говорил для посвящённых людей, то есть намёками, непонятными для западных людей, которые обладают другим менталитетом и которые привыкли к другим категориям. Филоксен, как нам представляется, без конца повторяет, что наше спасение совершается в Христе, в столь прямом и конкретном смысле, что совершенно невозможно, даже логически, разграничить два этапа; этап, когда Он торжествует победу над страстями и этап, когда Он передаёт эту победу нам. Оба этапа происходят одновременно, ибо победа над страстями приходит к Нему благодаря его божественной силе, а взаимопроникновение в Нём его двух природ происходит в нас одновременно с тем, как оно происходит в Нём, поскольку мы заключены в Нём. Нам кажется, что отцу Але помешало прийти к данному выводу следующее соображение: он говорит, что в данном механизме не видно, почему Христос должен сперва пострадать Сам, вместо того чтобы прямо сообщить нам силу Своей божественной природы. А ведь, по его словам, Филоксен настаивает на необходимости страстей Христовых и на « активной сотериологической роли » его человеческой природы [1354].

Здесь снова задействована вся метафизика зла и концепция греха. Если зло, если грех (как у святого Фомы Аквинского и Тейяра де Шардена) — это нехватка существа или дефект существа, тогда рассуждение отца Але верно: физического восстановления нашей души может хватить; как только мы оказываемся онтологически выше греха, мы получаем окончательное спасение. И Христу не нужно страдать вместе с нами. Но раз Он пострадал, значит, механизм нашего спасения по Филоксену не таков.

Но если зло, грех — это извращение существа, согласно метафизике греческих Отцов церкви, тогда грешить могут даже ангелы. При отвращении свободного существа, лично свободного, от греха проблема заключается не в том, чтобы предоставить в его распоряжение большую часть существа, но в том, чтобы действовать, вмешаться таинственным образом в сам фонтанирующий источник его свободы. Статичной трансформации недостаточно. Необходимо развернуть динамику, исполнить свободу, находящуюся внутри нашей свободы. Правда заключается в том, что такая динамика имеет своим источником существо Бога.