Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Позже о. де Море-Понжибо пытается показать, что подъём нашего разума на уровень божественной сущности без одновременного преобразования всего нашего существа был бы чем-то чудовищным [1566].

Романо Гуардини, в свою очередь, настаивает в особенности на том факте, что это созерцание божественной сущности познакомит нас с самими божественными ипостасями [1567].

О. Баумгартнер пытается пойти ещё дальше в русле богословия греческих Отцов. После отчётливого признания факта, что наше участие в божественной природе является истиной веры [1568], он следующим образом комментирует учение Отцов: « Согласно Отцам, Бог сам отдаётся, сообщается, материально соединяется с верующим. Верующий онтологически соединён с самой реальностью Бога, с тремя божественными ипостасями …». Вот слова, которые могли бы нас только порадовать! Чего ещё желать?

Да, большего не нужно, если бы только, как обычно, слово за слово, дальнейшие объяснения не лишили Откровение его содержания. Так, на следующей странице о. Баумгартнер уточняет: « Не следует, конечно, думать о прямом «сообщении» божественной субстанции. О. Гардей прав, когда пишет «Бог не мог бы соединиться с субстанцией души для того, чтобы подготовить её в своём онтологическом существе, в том же духе, в каком Он готовит её милостью: душа стала бы Богом» [1569]!…».

Тем не менее, по сравнению с предшественниками, наблюдается некоторый прогресс в том, что о. Баумгартнер чётко признаёт, что союз верующего с Богом не может быть выражен в достаточной мере в категориях действующих причин и уподобления [1570]. Другими словами, официальное западное богословие приходит, наконец, к середине XX века (1963 год) к признанию того, что мы недостаточно отдаём отчёт в союзе с Богом, в жизни вечной, когда объясняем, что Бог постепенно нас преобразует, поскольку Он нас создал, до тех пор, пока мы не станем относительно похожи на Него самого.

Дело в том, что всё официальное западное богословие на протяжении веков, с момента торжества схоластики в XIII веке, даже улучшенное последними достижениями, рассматривает наше обожение, наш союз с Богом, только в смысле нашего становления более или менее подобными Богу, в противоположении Богу, вне Бога, а не как становление Богом, благодаря участию в Боге.

Существенное различие. Это в точности те категории, которые в споре о Христе противопоставили ариан Большой Церкви. Для ариан Сын Божий обладал божественным существом, подобным существу Отца; подобным, но численно различным, он был чем-то вроде второго экземпляра; а поскольку невозможно иметь два абсолюта, то его божественное существо было подобным, но не совершенно идентичным: оно было немного ниже. Для Большой Церкви, Божественное Существо Сына ни в чём не уступало Существу Отца, поскольку ничем от него не отличалось; оно было тем же самым, что и у Отца. Христос не « той же природы, что Отец » — еретическая формулировка, неудачно искажённая во французской и испанской официальных традициях Символа веры, в сегодняшней римской церкви, но Он « от природы самого Отца », как, впрочем, удачно произносит итальянская традиция, что совсем другое дело (португальский язык сохранил « единосущий »; немецкий, английский и нидерландский языки выражаются иначе, но верно).

Таким же образом, в официальной традиции римской церкви, начиная с XIII века, человек может надеяться самое большее на то, чтобы благодаря действию в нём милости Божьей, стать в некоторой степени подобным Богу. Согласно восточной традиции вплоть до сего дня, согласно латинским богословам XI—XII веков, согласно нашим западным мистикам, речь идёт не о том, чтобы уподобиться Богу, перед лицом Бога, но о том, чтобы участвовать через воплощённого Христа в самой сути Бога, и, следовательно, с нашей стороны, всё более и более лично соответствовать уже по существу присутствующему в нас Богу, поскольку Он уже присутствует, существует (в соответствии с несотворёнными энергиями) в человеческой природе Христа.

Эта разница, правы мы или нет, кажется нам такой важной, что мы охотно превратили бы её в основной критерий различения или объединения всех мировых религий. Таким образом, на Дальнем Востоке, выделились бы религии, которые предчувствовали желание Бога реально сообщить себя человеку, которые почувствовали, что Бог исполняет это желание, необъяснимым, но реальным образом. Но эти религии часто едва не растворяются полностью в Боге, едва не теряют себя в великом Всеобщем, которое рискует снова оказаться в одиночестве и, значит, без любви.

Правда, что Влюблённый настолько погружен в обладание Возлюбленным, что он не делает больше никакого попятного движения, которое было бы необходимо, чтобы он сохранил осознание своего существования в качестве отдельной личности. Но из-за этого его личность не настолько поглощена Возлюбленным; иначе и Влюблённый, и Возлюбленный перестали бы существовать, а, следовательно, и Любовь тоже исчезла бы вместе со счастьем любить.

Это полное растворение является постоянным искушением индуизма, где классическим является образ наполненного водой кувшина, который погружают в океан: когда глина кувшина растворяется, вода, заключённая в нём, от этого не уничтожается, но возвращается в океан. Кроме того, существует множество интерпретаций этой идеи и учений от времён первых Упанишад до Рамануджи или Рамакришны.

Новое спиритуалистическое течение в некоторых англо-саксонских научных кругах, часто называемое «Принстонский гностицизм», в конечном счёте, не выходит на другие горизонты, поскольку, согласно этим мыслителям, « наша отдельная индивидуальность является только ничтожным упаковочным целлофаном, который разрывается и отдаёт своё содержимое в общую массу [1571]». Недостаточность такого решения для удовлетворения человеческого сердца продемонстрирована в серии софизмов, которые изобрели сами эти «неогностики» для того, чтобы лучше покориться данному решению [1572].

На другом конце можно обнаружить религии, которые признают в Боге Властелина Вселенной, которому лучше покориться не только потому, что Он самый сильный, но и потому, что поскольку Он сотворил этот мир, то Ему одному и известно, как в этом мире найти счастье. Мы должны почитать Его. С Ним возможна некоторая дружба, но каждый остаётся у себя.

Мы узнаём здесь иудаизм и официальный ислам (тот, который технически называют «экзотерическим» в противоположность исламу «эзотерическому», то есть «мистическому»), основные протестантские церкви и римский католицизм в его наиболее официальном богословии: богословии святого Фомы Аквинского.

Наконец, не посредине, но над всеми этими рационалистическими тупиками, можно сгруппировать все великие религиозные течения, которым удалось догадаться, докуда достигает желание Бога сообщить Себя людям, а также догадаться о том, что совершенство дара и союза не уничтожает счастья встречи, счастья взаимоотдачи, при котором различие личностей никоим образом не стирается. В этом заключается самое чистое христианство, в котором для нас нет ни единого сомнения: христианство православных церквей (вышедших из Византии или «восточных», дохалкидонских), христианство всех наших западных мистиков, а также учение большого числа исламских суфийских мистиков, а также некоторых индийских мистиков.