Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Подобная точность применения ассиста не могла ещё быть возможной в X веке. Но именно это богословие физического проникновения всего тварного нетварным, самой материи самим Богом, так ясно выражается тонкими золотыми лучами, как нам кажется, и прежде всего, почти исключительно, по отношению к телу Христа.

Во всяком случае, какая бы интерпретация ни была принята для каждого из этапов всего этого течения мысли, признают или нет как верную начальной интуиции форму, данную ей в XIV веке святым Григорием Паламой, как бы то ни было, но начиная с 1351 года византийский христианский Восток окончательно присоединяется к учению о вечном излучении божественной сущности «через энергии». Но если наши «специалисты» по восточному богословию, почти все, до сих пор отказались признать законность этого достижения, то это не только потому, что они в нём видели отступление от богословия Отцов, но также и учение, неприемлемое само по себе.

И даже здесь мы не можем претендовать покончить, на нескольких страницах, с трудным старым спором [511]. Итак мы ограничимся тремя замечаниями в нашей попытке по крайней мере лучшей постановки проблемы.

1) Прежде всего следует подчеркнуть, что в этом пункте, как и в следующих, мнения разделяются не столько географически (Запад против Востока), что свело бы дебаты к простой оппозиции культур, сколько богословски: рационализм против мистицизма, что придаёт им значение учёного спора. На самом деле, обе тенденции всегда были представлены как на Востоке, так и на Западе. Разделение между различными географическими и культурными областями второстепенно, поскольку на Востоке мистическое богословие всегда официально одерживало верх, хотя никогда не могло устранить радикально искушение рационализмом, который периодически проявлялся, в то время как на Западе одержала верх рационалистическая тенденция, по крайней мере в официальном богословии, однако, и мистический источник никогда до конца не иссякал.

2) Добавим к этому, что нам кажутся бесполезными попытки использовать нюансы в выражениях святого Григория Паламы и современных православных богословов [512]. Прежде всего потому, что, несмотря на некоторую тенденцию к схематизации, вызванную полемическими обстоятельствами этих писаний, уже у святого Григория есть нюансы в акцентах; но и потому, что живая традиция не может стать простым повторением формулировок прошлого.

3) Нам, на Западе, часто трудно понять богословие Востока, по причине его динамизма. Мы слишком часто мыслим отрезками прямых там, где Восток следует векторам или силовым линиям. Когда святой Григорий делает различие между сущностью Бога, не подлежащей передаче, и энергиями, в которых Он передаётся, у нас возникает тенденция понять это различие как разделение божественной природы на две части, что, очевидно, неприемлемо. Но когда о. Киприан Керн или Владимир Лосский [513]считают, что это различие не приводит к разделению в Боге, не разбивает единства божественной природы, но отмечает только ограниченный характер нашего участия, не надо торопиться делать из этого то заключение, что эти богословы признают сами, судя по смыслу и как бы против своей воли, что это различие существует только в нашем сознании и что, для них, в отличие от святого Григория, «энергии» не означают подлинную передачу самого существа Божия, но только действие благодати, поскольку она даруется Богом. Тогда, на самом деле, нетрудно примирить эти две традиции — западную и восточную. Запад, скорее всего, изучал действие благодати в человеке, благодати, распределённой на конкретные виды; поэтому благодать рассматривалась как тварная. Восток, скорее всего, рассматривал дарование благодати в её источнике, как действие Бога, поэтому рассматривал её как нетварную [514].

Для святого Григория Паламы, а также для всех современных православных богословов «нетварные энергии» являются самим существом Божием, насколько в этом участвует творение. «Сущность» и есть та самая божественная природа, которая вечно и свободно передаётся через энергии, поскольку существо Бога никогда не иссякает при передаче в том, в чём оно никогда не передаётся в своей бесконечности. Повторим ещё раз то, что это различие никогда не разделяет единство божественной природы, потому что существо Божие не должно пониматься как чистый акт, без возможного реального отношения ни ко времени, ни к пространству, но как излучающееся непрерывно в энергиях, ибо его любовь так решила, и проникающее, вне своей сущности, во время и пространство.

Однако, Андре фон Иванка совершенно прав, когда он отвергает эманационную интерпретацию паламизма. Тварное существо не идентично существу Бога. Тварное существо также не является частью существа Бога, так что Творение не предстаёт более как разделение Бога на части, а история спасения как история нашего возвращения к первоначальному единству [515]. Но этот отказ от идеи эманации не заключает в себе неизбежно отказа от онтологической ценности энергий. Нам кажется, что паламизм хочет сказать: наше существо, сотворённое отличным от существа Божия, всё проникнуто самим существом Божиим, и может существовать только благодаря могуществу этого существа Божия, которое его пронизывает; и это, повторим, предполагает, что существо Божие постигается как конкретное, хотя и нематериальное, и как динамичное. В конце концов именно в таких выражениях ставятся проблемы Воплощения и сотворения, так как всё сотворено во Христе, проблема нашего обожения, даже славы Христа, которая становится нашей славой; или скорее всего, есть только одна проблема: союза двух природ, человеческой и божественной.

Если это возможно, мы попытаемся ещё раз уточнить смысл и значение этого учения.

Признаемся в том, что на самом деле, это различие между сущностью Бога и его энергиями ничего не объясняет. Это даже не описание того, что происходит в Боге. И наука также никогда не объясняет всё до конца, потому что никогда не может сказать последнего слова. Но, по крайней мере, она часто может описывать, как всё происходит; она даёт нам анатомию, а потом физиологию. Продолжение исследований состоит затем только в более детальном описании.

Различие сущность/энергии — это не то же самое; это не столько гипотеза о способе проникновения существа Божия во время и пространство, не погружаясь и не рассеиваясь в них, сколько способ одновременного утверждения этих аспектов. Это усилие мысли для придания связности двум противоречивым требованиям веры, и по словам В. Лосского, для сведения их к «антиномиям». Цель не в преодолении противоречия, но в лучшем его объяснении; и это уже много! Шесть веков спустя Г. Кюнг, интерпретирующий Гегеля, не предлагает нам большего.