Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Иначе говоря, было бы неверным представлять себе божественную природу как разделённую, через наше соучастие, на зону, сообщающуюся и не сообщающуюся; аспект разделения, присущий категории участия, говорит только об ограниченном характере нашего участия и сохраняет трансцендентность Бога; но он верен только для нас; он не может быть приложим к самому существу Божию. Это именно и признают о. Киприан Керн и В. Лосский.

Но, вопреки всякой логической вероятности, было бы неверным заключить, даже по смыслу, что существо Божие неразделимо и что мы находимся перед следующей дилеммой: Бог, полностью переданный миру, — это пантеизм; или никакого реального сообщения Бога с миром и, следовательно, нет обожения и реального Воплощения.

Существо Божие неразделимо и не неделимо, потому что оно ускользает от количества как во времени так и в пространстве. Как говорил святой Псевдо-Дионисий Ареопагит, Он — «вне всех наших утверждений и всех наших отрицаний [516]». Именно поэтому мы не можем по-настоящему сказать как Бог может соединиться с миром, который Он творит. И, ещё раз, этого нет потому, что мы не можем объяснить, что этого нет.

Таким же образом мы не можем утверждать Воплощение Сына Бога, не вводя различия, реального для нас, между временем «перед» (откуда «предсуществование» Сына) и временем «после». Но это различие не подходит для Бога потому, что в Его вечности никогда не было момента, когда бы Сын не был воплощён; потому только, что в вечности нет моментов. Из этого не следовало бы заключать, что, так как вечность неразделима, то мы находимся перед следующей дилеммой: или Сын всегда был воплощён, или Он не воплощён и никогда не будет воплощён. «Всегда» и «никогда» имеют смысл только во времени и неприменимы для вечности.

Нам кажется, что существует неидентичная, но похожая структура мысли в индуистском различии между Брахманом абсолютом, без атрибута, и Брахманом связанным с миром, с атрибутами; тоже самое у суфиев в Исламе, в различии между Единством (al-Ahadiuah) и Единичностью (al-Wahidiuah).

В реальности мы неспособны мыслить об отношении между временем и вечностью. Мы не знаем вечности, и время остаётся для нас тайной. Но не поэтому Бог не воплотился.

Наша западная ментальность с трудом допускает ограниченный характер всех наших представлений. Долгое время теологи использовали представление о предсуществовании Христа, как если бы оно было реальным собственно с точки зрения Христа. Сейчас, когда ограниченность этого представления более очевидна, многие хотят отвергнуть его полностью.

Итак, речь идёт не о том, чтобы раскрыть тайну, но о том, чтобы сохранить её против тех, кто хотел бы её исключить. И в этом мы видим другой аспект, очень важный и часто неизвестный, этого спора: не учение, не теория находится в центре дискуссии, но духовный опыт. Систематизируя интуицию первых Отцов, святой Григорий Палама хочет «защитить» реальность этого союза нетварного со всем тварным, даже с материей, такой, какой её ощутили столько святых в своём бытии, даже с телом, и такой, какую особенно в своё время пережили монахи «исихасты».

Сейчас мы хотим вернуться к этому опыту, но при этом сделаем ещё раз поворот к западным мистикам, независимым от византийской богословской традиции, часто подверженным противоположным влияниям, свидетельство которых важны для нас.

Мы находимся в процессе исследования тайны славы Христа, и в особенности Его тела, но не потеряем из виду того, что если мы лучше поймём Его славу, то, одновременно, через наше воплощение в Нём, мы поймём лучше нашу славу, так как Его слава составляет нашу, а наша слава — это лишь участие в Его славе. Но ввиду того, что некоторые аспекты Его славы не очень ярко выражены, тот же «механизм» может работать в обратном направлении так что, насколько мы сможем понять что-то в начале, даже мимолётно и лучше угадать прославление некоторых святых, настолько мы сможем угадать развитие этой славы в его очаге, во Христе. Примерно так же мы рассматривали Троицу, пытаясь лучше понять законы любви, в человеке, исходя из Любви в Боге, и наоборот.

Как полагает восточная традиция, если дело касается настоящего физического союза между божественной природой, в её «энергиях», и всей человеческой природой, даже тела, то легко понять, что мистические свидетельства об этом союзе, находясь на стыке двух природ, сообщают нам обязательно, как воспринимается Бог, когда Он проявляет свою причастность, и как наше существо, и особенно наше тело, может участвовать в самом существе Божием.

На Западе наше начинание кажется несколько парадоксальным; у нас обычно думают, что мистики испытывают наиболее полное презрение ко всей жизни тела. Ничего подобного. Если мы обратимся к одному из наших самых великих мистиков, святому Хуану де ла Крус, одному из самых суровых аскетов, нам придётся признать, вместе с о. Люсьеном от Марии Святого Иосифа, что для этого учителя мистики, тщательно описываемая им долгая фаза очищения в меньшей степени направлена к уничтожению чувственного мира и наших чувств, но скорее к их полному восстановлению [517]. Наши чувства будут участвовать «по-своему, в духовном великолепии, посылаемом Богом душе [518]».

Однако исследование о. Люсьена-Мари Святого Иосифа, как нам кажется, слишком опирается на текст духовного Гимна; подчеркнув участие наших чувств в духовных наслаждениях, он тут же отмечает их границы с оговорками, которые напомнят что святой Хуан де ла Крус получил в Саламанке образование в духе томизма: «… Эта сенситивная часть (души) с её способностями не может, собственно говоря, наслаждаться сущностью духовных благ, поскольку у неё нет соответствующих этому данных, не только в этой жизни, но и в другой; но благодаря возрождению духа, она получает наслаждение и удовольствие [519]…».

Но есть и другой текст, недостаточно разработанный о. Люсьеном-Мари, открывающий другие перспективы. Он находится в начале второй строфы [520]в «Живом пламени любви». Мы говорим о последнем из великих текстов, составленных Хуаном де ла Крус, незадолго до его смерти. Речь идёт о поэме, в которой не отражаются различные этапы всего мистического пути, но которая вся посвящена последнему этапу, высшей степени союза с Богом, возможной в этом мире [521]. Святой Хуан де ла Крус только что говорил о «деликатном прикосновении Бога к душе, прикосновении сущности к сущности, «сущности Бога к сущности души»; в этом прикосновении Бог передаёт душе всю свою Суть: силу, мудрость, любовь, красоту, милость, доброту и т. д., и мистик добавляет: «Иногда происходит выплеск этого блага души на тело через союз духа, и вся сенситивная сущность наслаждается, все члены, кости, мозг костей и не в слабой степени, как это часто случается, но с чувством большого удовольствия и славы, испытываемого вплоть до последних суставов рук и ног. Тело испытывает столько славы, славы души, что оно хвалит Бога по своему, чувствуя Его мозгом костей…».