Абдольхосейн Хосроупанах - Ислам и модерн (сборник статей)

В эпоху премодерна человек довольствовался тем, что имел, поскольку всё, включая статус, богатство, власть, представлялось изначально предопределенным. В таком контексте познание, мотивированное инициативой, творчеством, новаторством, не приветствовалось: сущее само проявит себя, а приложение усилий лишено ценности. Движение общества носило циклический характер.

Однако в эпоху модерна реальность стала проявлять себе по-другому, а непритязательность сменилась страстью к наживе и алчностью. Человек и общество уже не довольствуются тем, что имеют, а желают иметь больше и лучше. В эту эпоху власть, богатство и социальный статус становятся результатом осмысленных и целенаправленных действий человека, разворачивающихся в рамках организованных структур, а не достигаются путем дарения или получения по наследству. Знание, сопряженное с креативностью, инициативностью, стремлением к открытиям и новациям, является одним из ключевых мотивов человека эпохи модерна. Чувство самоуничижения сменяется чувством всесилия. Человек уже не ощущает себя полностью зависимым от природных стихий или пленником сложившихся общественных структур. Напротив, применяя свой разум и волю, он открывает законы природы, более уверенно взаимодействует с ней и упорядочивает ее. Он организует общественное и личное пространство в соответствии со своими планами, не позволяя невидимым и неподвластным силам руководить собой и создавая подконтрольное себе пространство. Эта сила превращает человека, стремящегося к возвышенному, в человека, стремящегося к господству, а на смену культуре ожидания и застоя приносит культуру прорыва и движения. Циклическое движение и жизнь на одном месте уступает права становлению и бытию в различных средах и пространствах. Человек этой эпохи всегда делает шаг вперед и избегает консерватизма. Вероятно, именно поэтому разрыв между сущим и должным все более и более сокращается — множество вещей, относящихся к сфере должного, становятся сущими. Так возникает прогресс как еще одна из ключевых целей или интенций модерна.

Господство, инициативное и новаторское познание, а также прогресс представляют собой три интенции, или мотива, которые породили и сформировали модерн, самой большей силой из которых обладает прогресс, так что господство и познание эпохи модерн объясняются и обосновываются логикой прогресса.

Эти интенции были четко выражены в словах Кришана Кумара [132] Кришан Кумар (род. 1942) — индийский социолог, профессор и декан факультета социологии Виргинского университета (прим. пер.). : «Разумеется, модерн считается одной из основ западного общества. Верность и преданность постоянному росту и непрерывным инновациям требует от нас того, чтобы считать имеющиеся формы лишь временными, условными и преходящими. Поэтому необходимо всегда ожидать появления новых форм» (Кумар, 1378–1379: 82–84).

Именно этот элемент отмечен в рассуждениях Юргена Хабермаса, Энтони Гидденса, Тони Пинкни [133] Тони Пинкни (род. 1956) — британский литературовед, преподаватель факультета английского языка Ланкастерского университета (прим. пер.). и Эррана Гейра [134] Эрран Гейр — австралийский философ, автор трудов по философии экологии, культуры, науки. Профессор Технологического университета Суинберна (Мельбурн, Австралия) (прим. пер.). . Эран Гейр пишет: «Модерн сопровождается необходимостью прогресса в познании, рациональной сфере, технологиях, искусстве и экономике и начался с секуляризации христианской эсхатологии» (Гейр, 1380: 18).

Мотаххари принимает нововременное изменение в мотивах и считает, что именно упомянутые намерения порождают и развивают активную и динамичную позицию как отдельных индивидов, так и общества в целом, причем намерения и цели в свою очередь сами меняются под воздействием происходящих перемен. По большей части это касается краткосрочных и среднесрочных намерений и мотивов, однако люди обладают также конечными и долгосрочными целями, восходящими к их здоровой человеческой природе и являющимися общими для всех людей, а потому не подверженными переменам, при том, что они предаются забвению или же постоянно обновляются инструменты и способы их достижения.

Мотаххари соглашается с тем, что, применяя разум и волю, человек стремится к господству, а познание вкупе с прогрессом составляет его ключевое намерение. Однако все, что движет человеком, включая его краткосрочные мотивы, по сути, отбирается в зависимости от конечной, пусть и не осознаваемой, цели. Кроме того, в силу своего критического подхода, отражающего такие основания и начала прогресса в овладении миром и познании, как человеческий разум (философский, научный и технический), Мотаххари делает акцент на прогрессе, господстве и познании, которые отвечают требованию служения человечеству. Внешний прогресс (накопление капитала, рост валового продукта и прибавочной стоимости, высокий индекс производства на душу населения, социальное обеспечение, медицинское обслуживание, всеобщее образование, высокий уровень жизни, развитие науки и технологий, урбанизация и т. д.) должен являться следствием внутреннего прогресса — прогресса в гуманитарной сфере, в мыслях и сознании человека, при отсутствии которого всё утрачивает свой «прогрессивный» смысл. И здесь с особой ясностью проявляется роль религии и веры.

По сути, модерн и начинается с преображения самого человека, а не чего-то внешнего. Отсюда любые меры, направленные на модернизацию, должны разрабатываться с учетом человека, а модерн, наносящий ущерб человеку и человеческой природе, не является модерном. Жестокость и насилие, имевшие место в XX веке, в особенности, в эпоху мировых войн, использование оружия массового поражения в разных точках земного шара в сущностном смысле не имели никакого отношения к модерну. В этом плане у модерна нет расхождений с исламом в частности и религией в целом. И именно исходя из такого понимания модерна Мотаххари осуждал порабощение науки в XX веке. Вместе с ним и такие великие мыслители, выступающие в поддержку модерна, как Дэвид Диксон или Юрген Хабермас, к которым также примыкают некоторые постмодернисты, вроде Лиотара, сетуют на несвободу в первую очередь научного и технического разума: «В нашем сознании полностью изгладилось представление о независимых ученых, мотивированных жаждой познания и не придающих значения выгоде, содержащейся в результатах исследований» (Dickson, 1988: 46). Ему вторит Лиотар: «Отсутствие денег означает отсутствие аргументов… Игры научного языка превратились в игры богатых, в которых чем богаче человек, тем больше у него шансов на правоту» (Гейр, 1380: 48–49; Lyotard, 1999: 45).