Коллектив авторов Религия - Земная жизнь Пресвятой Богородицы

Она является выше всеобщего страха, выше своей личной опасности, выше апостольского мужества. Так, не видно было Богоматери во время славы Христовой, ни на Фаворе, ни при кликах «осанна». А теперь, когда вокруг Него не обрелось, кроме Иоанна, ни одного из множества учеников и апостолов, когда и чужие, пришедшие на позор Голгофский, не могли хладнокровно выносить печального зрелища и возвращались домой, биюще перси своя (Лк. 23, 48), Она перед очами всех безбоязненно стояла у подножия Креста… Чем же можно изъяснить это высокое мужество и крепость духа? Не иным чем, как Ее глубокой преданностью судьбам Божиим, Ее верою в Божественную силу Своего Сына, известную Ей больше всех из явных и тайных чудес всей земной жизни Его, Ее познанием Христовых таин, которые всех ранее Она постигла и всех совершеннее соблюдала в сердце Своем. Вера, упование, любовь, не естественная только, но верой возвышенная в духовную и Божественную, питали в Ней внутренний животворный свет, которого не объят и тьма (Ин. 1, 5), и смерть, и ужасы Голгофские. Немало значило и то, что Богоматерь видела вольное страдание Сына Своего, Он прежде, не таясь, неоднократно говорил о нем, и это могло несколько утолять горечь Ее страданий. Святая Церковь не раз влагает в уста Богоматери такое сознание: «Волею, Сыне мой и Творче, терпиши на древе лютую смерть. Создание бо Твое хотя спасти, смерть подъял еси».

Без всякого сомнения, и Сам Господь, видя глубокую скорбь Своей Матери, незримо давал Ей силу переносить страдания и тайно говорил Ее сердцу слова веры и упования.

Евангелист не говорит, чтобы Матерь Господа рыдала подобно женам иерусалимским. Ее рыдания возмутили бы последние минуты Сына, нежно любимого. Да и самая горесть Ее была выше слез: кто может плакать, тот еще не проникнут силой всей скорби, какую иногда испытывает сердце человеческое. Но оружие, предсказанное Симеоном в минуты Ее радости, проникло теперь всю душу Ее. Спаситель видел со Креста, какая скорбь пронзала сердце Его Матери, и взгляд на Нее был для Него новым мучением. Переходя постоянно из одного места в другое для проповеди, Он не мог исполнять домашних обязанностей сына, однако же не переставал быть надеждой и утешением Своей Матери даже в земном отношении. Теперь Пресвятая Мария оставалась одна в этом мире, оставалась Матерью уже не Иисуса, всеми любимого, уважаемого, Которого страшился сам синедрион, Который составлял предмет надежд всего Израиля, а Иисуса, всеми оставленного, поруганного, распятого вместе со злодеями. Надлежало преподать какое-либо утешение, преподать, однако же, так, чтобы оно, служа отрадой на всю жизнь, не подвергало теперь утешаемую насмешкам и оскорблениям врагов, из которых многие, находясь еще у креста, конечно, позволили бы себе дерзости, если бы узнали, что между ними находится Матерь Иисуса. И Господь не употребил этого наименования, но, обратив к Ней взор, исполненный любви, сказал, указывая на любимого ученика Своего, Иоанна: Жено! се, сын Твой! (Ин. 19, 26). Этими словами Он как бы говорил: «Я умираю, но вместо Себя оставляю Тебе возлюбленного ученика Своего и вручаю Тебя его попечению, а его — любви Твоей».

Се, Мати твоя (Ин. 19, 27), — продолжал Он, обращаясь к Иоанну и перенося взгляд Свой на Пречистую Матерь, взгляд, который был уже последним прощальным приветом к Ней Предвечного Сына. «Вот Матерь твоя, возлюбленный Мой ученик! — как бы говорит Он. — Воздавай Ей сыновнее, благоговейное, как Матери Моей, уважение, благоугождай Ей своими услугами и заботливостью об Ее житейских нуждах, исполняй свято во всем Ее волю, будь послушен Ее наставлениям, обращайся к Ней в скорбях своих и горестях, прибегай в искушениях, и ты обрящешь помощь, притекай к Ее молитвам в гонениях, и получишь утешение, защиту и безопасность во всех обстоятельствах жизни твоей! Будьте вы взаимно соединены святой любовью!»

Ученик во всей точности исполнил волю умирающего Учителя и Друга.

Кто может измерить глубину скорби Пресвятой Богородицы, предстоящей кресту, на котором пригвождено было тело возлюбленного Сына Ее? Погружаясь в эту глубину скорбных чувств, объявших чистейшую душу Богоматери на Голгофе, Святая Церковь изображает их в следующих трогательных песнях:

«Вижу Тя ныне, возлюбленное Мое Чадо и любимое, на кресте висяща: и уязвляюся горце сердцем».

«Ныне Моего чаяния, радости и веселия, Сына Моего и Господа, лишена бых: увы Мне! Болезную сердцем».

«Увы Мне, Чадо! Болезни избегши в рождестве Твоем, ныне болезненно терзаюся».

«О страшном Твоем рождестве и странном, Сыне Мой, паче всех матерей возвеличена бых Аз: но увы Мне! Ныне Тя видящи на древе, распалаюся утробою».

«Се, свет Мой сладкий, надежда и живот Мой благий, Бог Мой, угасе на кресте».

«Оружие сердце Мое пройде, о Сыне, не терпящи висима на древе Тя зрети».

«Едину надежду и живот, Владыко, Сыне Мой и Боже, во очию свет раба Твоя имех: ныне же лишена бых Тебе, сладкое Мое Чадо и любимое».

«Не изглаголеши ли Рабе Твоей слова, Слове Божий? Не ущедриши ли, Владыко, Тебе рождшую?»

«Безгрешный Сыне! Како неправедно на кресте, якоже злодей, пригвожден еси?»

«Увы Мне, Сладчайший Сыне, уязвляюся душею, на кресте зрящи Тя пригвождена посреде двою злодею, судом злодейственным».

«Сладкое Мое Чадо! Где Твоя зайде доброта светоносная? Увы Мне! Где доброта Твоя зайде, Сладчайший, где благолепие, где благодать сияющая образа Твоего, Сыне Мой любезнейший?»

Когда потаенные ученики Иисуса Христа, Иосиф Аримафейский и Никодим, желая спасти от поругания по крайней мере останки своего Наставника, испросили у Пилата позволения взять их, то по снятии со Креста Пречистого тела Иисусова, «приимши Его с плачем Мати Неискусомужная», по словам церковных песней, «положи на колену, молящи Его со слезами и облобызающи, горце же рыдающи и восклицающи: Болезни и скорби, и воздыхания обретоша Мя, увы Мне, видящи Тя, Чадо Мое возлюбленное, нага и уединена и благоуханьми помазана мертвеца.

Мертва Тя зрю, Человеколюбче, оживившаго мертвыя, уязвляюся люте утробою: хотела бых с Тобою умрети: не терплю бо без дыхания мертва Тя видети.

Ныне приими Мя с Собою, Сыне Мой и Боже, да сниду, Владыко, во ад с Тобою и Аз, не остави Мене едину, уже бо жити не терплю, не видящи Тебе…»

В подобные минуты, если бы только могли быть когда-нибудь им подобные, кто не пожелал смерти? Господь видел это, но видел и то, что взять Ее теперь с Собой значило бы оставить мир весь, а особенно учеников Своих, и без того скорбных и несчастных, истинно сирыми.

«Дивлюся зрящи Тя, Преблагий Боже и Прещедрый Господи, без славы, и без дыхания, и безобразна; и плачуся держащи Тя: яко не надеяхся, увы Мне, видети Тя, Сыне Мой и Боже!»