Владимир Залесский - Учебник писательского успеха. Часть II. Генрих Шлиман, Николай Гоголь, Максим Горький и их уроки

Так же как и в биографиях Г. Шлимана, в жизнеописаниях Н. Гоголя слово «библиотека» появляется довольно часто.

Вот Гоголь в Париже. Что это значит?

«Побывать в театрах, послушать лучших в мире певцов, посмотреть на новые города, поторчать в картинных галереях, погулять (…) по Елисейским полям»? Конечно. Однако: «Здесь (…), – писал он Прокоповичу, – в каждом переулке и переулочке библиотека с журналами» [Золотусский И. П.].

Пришло время совершить паломничество; Н. Гоголь направляется в Иерусалим. По пути остановка в Стамбуле (Константинополе). И что же (кто же) здесь? Здесь – один из соучеников Н. Гоголя по Нежинской гимназии. Но не только. «Грека Базили потянуло в родные края, но и здесь он остался воспитанником России – рядом с книгами на арабском на полках его библиотеки стояли русские книги; Державин, Пушкин, он, Гоголь. Эта библиотека, разговор, рукопись, которую Базили дал гостю прочесть (то была его работа о Сирии и Палестине), – все растрогало Гоголя. Он слушал Константина с восторгом. В рассказах Базили перед Гоголем открывался Восток. Из полутемных и прохладных комнат консульского особняка хорошо было видно море, его ослепительно синий блеск, до боли режущий своей яркостью, и столь же ярко-белая земля окрестных гор, окаймленных у подножий зеленью садов» [Золотусский И. П.].

Удивительное путешествие. Гоголь – Стамбул —особняк консула (соученика) – библиотека —в библиотеке: Гоголь.

Направлявшийся в поездку Н. Гоголь просил молиться за него мать и сестер. Паломничество в Иерусалим прошло благополучно. Жизнь шла дальше. «Страшна старость! Не дай бог дожить до нее и вот так превратиться в пародию на себя, в пародию на человека. (…) Конечно, есть и иная старость, и он видел ее. По пути в Васильевку заехали они с Максимовичем в Оптину пустынь: давно он мечтал побывать в этой обители, но все не приходилось. Она славилась своими старцами, скитом, умными монахами, библиотекой» [Золотусский И. П.].

Однако, как не живи, чем ни занимайся, в каких библиотеках «кротовьим (кротовым?) трудом» утруждайся или не утруждайся, все-равно на всех не угодишь. «Что сказать о высокомерии Чернышевского, который осаживает Гоголя таким простым и „убийственным“ будто бы окриком: „Ты читал не те книги, какие тебе нужно было читать!“» [Мережковский Дм. С. Гоголь. Творчество].

«Пароходный повар Михаил Акимович Смурый стал в русской литературе фигурой принципиальной: без него никакого писателя Горького не было бы. Это он привил маленькому буфетчику не любовь даже, а страсть к поглощению любых книг в произвольном количестве. Он заставлял Пешкова читать себе вслух – так Алексей ознакомился с „Тарасом Бульбой“ и навсегда пленился им» [Быков Д. Л.].

«Горький пишет о Смуром в заметке 1897 года: „Он возбудил во мне интерес к чтению книг. У Смурого был целый сундук, наполненный преимущественно маленькими томиками в кожаных переплетах, и это была самая странная библиотека в мире.“» («гвардии отставной унтер-офицер Михаил Акимович Смурый») [Басинский П. В. Страсти по Максиму].

«Полагаю, что писать начал лет с двенадцати и что толчком к этому послужило „перенасыщение опытом“. (…) Читал – много, особенно много – переводов иностранной литературы. Любил читать библию…» (М. Горький « [Как я пишу]» (1930 год)).

«Но прежде – некоторые бытовые подробности его пребывания в Нижнем. С октября 1889 года он устроился работать письмоводителем к присяжному поверенному А.И.Ланину за двадцать рублей в месяц. Двадцать рублей – деньги хорошие. Это меньше тридцати рублей, которые „весовщик“ Пешков получал на железной дороге, но и не три рубля, получаемые им за работу в адской пекарне Семенова. Тем более что Ланин работой Пешкова не обременял, зато позволял ему в любое время пользоваться своей роскошной библиотекой» [Басинский П. В. Страсти по Максиму].

«Горький дарит сотни книг городской библиотеке, по его просьбе Шаляпин дал в Нижнем концерт, сбор от которого пошел на постройку Народного дома» [Нефедова И. М.].

Максим Горький окончательно переезжает из Италии в Советскую Россию. Моссовет передает ему и его семье красивый двухэтажный особняк (архитектор Ф.О.Шехтель) на тихой Малой Никитской, принадлежавший в прошлом миллионеру Рябушинскому.

Красиво и внутреннее убранство, особенно ведущая на второй этаж широкая лестница.

«За вестибюлем – огромная горьковская библиотека. Но все книги в ней не уместились: ведь их больше 10 тысяч, и шкафы с книгами стоят и во внутреннем вестибюле, вдоль лестницы. Из русских писателей только у Льва Толстого в библиотеке было больше книг. Но это лишь то, что осталось у Горького к его кончине». «Он любил книги, собирал их, дорожил ими, но немало чрезвычайно редких книг раздарил тем, кому они нравились, кому были, на его взгляд, нужнее. Много книг передал он за свою жизнь и разным библиотекам (к примеру, нижегородской – около 1000 книг)» [Нефедова И. М.].

«Нельзя человеку, – вспоминает слова Горького Вс. Рождественский, – отказывать в двух вещах: в хлебе и в книге» [Нефедова И. М.].

«…Горький – поклонник книги, страстно влюбленный в литературу. Следовательно, Андреев должен «ужалить» его в это «место».

«Читать Л. Н. не любил и, сам являясь делателем книги – творцом чуда, – относился к старым книгам недоверчиво и небрежно.

– Для тебя книга – фетиш, как для дикаря, – говорил он мне. – Это потому, что ты не протирал своих штанов на скамьях гимназии, не соприкасался науке университетской. А для меня «Илиада», Пушкин и все прочее замусолено слюною учителей, проституировано геморроидальными чиновниками. «Горе от ума» – скучно так же, как задачник Евтушевского. «Капитанская дочка» надоела, как барышня с Тверского бульвара. (…)». Провокация тут очевидна. Для Горького русская и мировая литература – это незыблемая система ценностей. Да и Андреев, конечно, не верит в то, что говорит. На самом деле он видел в русской литературе ее «вселенский» смысл, обожал Достоевского и был как писатель зависим от него» [Басинский П. В. Страсти по Максиму].