Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

— Жалеешь, что ушла от Миклая?

Качырий рассказала о своих тревогах и сомнениях, о том, в каком смятении проснулась сегодня ночью, и расплакалась.

— Ты не думай, — говорила она, — я плачу не из-за пего. Просто тяжело мне. Все так сразу навалилось… Не знаю, поймешь ли ты.

— Чего уж туг не понять, — вздохнула Майра, заглянула в заплаканное лицо Качырий, ободряюще улыбнулась. — А ты не жалей. Поначалу всегда трудно. С непривычки. Начинать жизнь заново — штука нелегкая. Ты чего, Вачий? — обратилась она к семилетнему сынишке, который, на ходу подтягивая штанишки, подошел к ним и тревожно уставился на Качырий.

— Тебя кто обидел? — насупясь, спросил он, подражая интонации отца. — Я ему ка-ак дам! — мальчонка воинственно взмахнул загорелым кулачком.

Качырий и Майра невольно улыбнулись. Вачий влез на диван, всем своим щупленьким тельцем прильнул к спине Качырий, обхватил её за шею ручонками и, дыша ей в ухо, зашептал:

— Вот придет папа, ты ему скажи, ладно? Ты больше не будешь плакать?

— Не буду. Ни за что не буду! — серьезно пообещала Качырий, хватая в охапку мальца и целуя его.

После завтрака Таня повела маленькую Свету в детский садик. Вачий увязался за ними. Майра горячим утюгом прогладила пеленки Костика, распеленала ребенка, передала золовке.

— Подержи немного. Приучайся.

Качырий осторожно приняла на руки крошечное тельце с розовыми ножонками, ребенок, кряхтя, вертел головенкой, тыкался ей в грудь… Горячее неизъяснимое волнение захлестнуло ей душу. От полуголого ребенка шел нежный молочный запах. Не отдавая себе отчета, Качырий прижала ребенка к себе и ощутила, как сладко заныло в грудях, словно к ним прикоснулись эти жадные розовые губки. Ребенок недовольно скривил ротик, заплакал. Качырий испуганно взглянула на Майру.

— Ничего, малыш. Сейчас покушаем и будем спать, — ворковала Майра, ловко пеленая плачущего сына. Костик насытился и сладко посапывал на руках у матери, а они все еще сидели молча, любуясь малышом и боясь потревожить его.

— Тебе надо было уйти при нем, — вернулась Майра к начатому разговору. — Самой было бы легче. А так — словно осталось что-то недоговоренным. Отсюда все твои сомнения.

— По-твоему, я поступила нечестно?

— В какой-то мере, да. У тебя не хватило мужества порвать открыто… Почему ты не хочешь сказать ему, что у тебя будет ребенок? Опять не хватает мужества? Ведь он — отец.

— А зачем? Чтобы он пожалел меня?

— Чтобы чувствовал ответственность за судьбу ребенка. И за то, что произошло между вами.

— Ты хочешь, чтобы я вернулась к нему?

— Я не сторонник семейной жизни без любви. В этом случае лучше разойтись.

— Даже если есть дети? — Качырий кивнула на Костика.

— Да. Там, где нет взаимной любви, глубокого взаимного уважения, там дети не будут счастливы. Лично я в этом случае не стала бы жить вместе ни одного дня.

— Ушла бы?

— Да. Только не тайком.

— С четырьмя детьми? — усомнилась Качырий.

— С четырьмя детьми, — Майра прямо и открыто взглянула на золовку, и Качырий поняла: да, Майра ушла бы.

Значит, она поступила правильно? И не надо жалеть, не надо мучить себя сомнениями? А. если бы она не ожидала ребенка… Неужели все из-за ребенка?

— Ты опоздаешь на работу, — напомнила Майра.

Качырий заторопилась. Действительно, как она могла забыть, что ей пора идти.

На работе, в суматохе дел, Качырий некогда было думать о своем, личном. Но разговор с Майрой запал в душу. Она чувствовала себя увереннее. Есть же матери, без отца воспитывают детей. Воспитает и она. «Тебе надо было уйти при нем». Да, надо было. Не хотелось портить Николаю настроение перед поездкой в санаторий. Еще до отъезда Николая она решила, что уйдет от него. её оскорбляли радостные сборы мужа, его бесконечные: «Купи мне то-то и то-то», «Не забудь почистить мой летний костюм», «Как ты думаешь, не обновить ли мне шляпу? Все-таки юг, тьма народу». Собирался, как на смотрины к невесте. На вокзале небрежно чмокнул в щеку. «Не скучай, в другой раз поедем вместе». — «Другого раза не будет», — подумала она.

Нет, не станет она ему говорить о ребенке…

Домой Качырий пришла уже в сумерки. Майра, сидя на кровати, кормила грудью Костика. Увидев Качырий, потупилась, отвела взгляд. Зато дети во все глаза смотрели то на тетю, то на отца, навзничь лежавшего на диване. Грязная в кисти, мускулистая рука его свесилась до пола, пальцы слабо шевелились. Серый пушистый котенок настороженно следил за пальцами хозяина, готовясь к прыжку. Качырий ногой отстранила котенка.

— Что случилось?

— Права отобрали, — глядя куда-то в сторону, тихо обронила Майра.

— Как? За что?

Майра не успела ответить, к Качырий подбежал взбудораженный Вачий, возбужденно сверкая глазенками, заговорил:

— Папа рулил. И тот дяденька тоже рулил. Плохо рулил! Папа — бац! И машина сломалась. На кусочки!

— Авария? — ахнула Качырий, бросилась к брату, повернула его взлохмаченную голову. В нос ей ударило водочным перегаром. Качырий отшатнулась, с недоумением уставилась на Майру.

— Это уж он потом напился. Николая твоего все ругал.

— Моего…

— Микале зря ругать не станет.

— Неужели Николай мог подстроить что?

— Машину ему неисправную дали.

— Как же Микале не проверил, выехал…

— Что он теперь будет делать? — не слыша золовку, продолжала Майра. — Первый класс у него…

Вачий что-то рассказывал, теребил её за платье, но Качырий, ошеломленная случившимся, не слышала слов мальчика. Она никогда не видела своего брата таким пьяным и ей стало страшно.

«Как это могло случиться?» — спрашивал себя Яшмолкин на другой день и не мог найти ответа. Привыкший при любых обстоятельствах спать не более семи часов, в четыре утра он проснулся, словно его толкнули под бок. И сразу же нахлынуло ощущение непоправимой беды, приключившейся с ним накануне. Болела голова — угораздило же его так напиться, других ругал за это, а гам? — во рту стояла противная горечь, тягуче сосало под ложечкой.

Яшмолкин выпил стакан крепкого холодного чая, вышел на улицу, но, боясь наткнуться на кого-либо из знакомых, свернул во двор, долго сидел на старом ящике возле своей сарайки, полной грудью вдыхая прохладный утренний воздух. Постепенно хмель проходил, головная боль притупилась, а вчерашние события воспринимались еще острее, болезненнее.

Как же все-таки могло случиться? Яшмолкин отлично помнил, что перед выездом в рейс он, как всегда, тщательно проверил машину: осмотрел крепления основных узлов, замерил уровень масла в двигателе, особое внимание обратил на состояние рулевого управления и тормозов. На его ЗИЛ-е тормоза пневматические, послушны легкому нажатию на педаль, а здесь, на ГАЗ-51, — гидравлические, непривычные для него. Но ведь приехал же он на склад «Сельхозснаба», погрузился, выехал назад. Все было в полном порядке. И вдруг…