Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

Вопрос Пузырькова вывел Марпу из оцепенения. Она вплотную подступила к Пузырькову, задрав вверх свой острый подбородок, яростно выкрикнула:

— Ты зачем сюда пришел, а? Качырий надо стало? А городскую красотку свою куда денешь? О, господи, и ведь посмел прийти! Ну-ка, марш отсюда! Бесстыжий! Дегтярная морда!

Пузырькова обдало жаром. Откуда эта ведьма узнала?

— О чем ты говоришь? Какая красотка?

— Э-э, накас, еще он же и спрашивает! — пуще того рассердилась Марка. — С какой сегодня после обеда по городу шлялся?

— После обеда?.. — Пузырьков старается выиграть время, лихорадочно думает: «Бахманов видел, скажет… Ладно, когда он еще скажет». — Ах, после обеда! Да меня в это время в городе-то не было. Я же вечерним поездом приехал. Должен был утром, в Казани опоздал на пересадку. Стал бы я с вещами таскаться, — Пузырьков кивнул на чемодан.

Сбитая с толку Марпа только и пролепетала:

— Тогда Фекла-то кого видела?

— А вот уж это мне неизвестно. Может, обозналась, — весело сказал Пузырьков, хотя в душе был сильно раздосадован. «Вот городишко, один день побыл и каждый шаг уже известен». — Кто знает, бывает и так, — согласилась Марий, мысленно проклиная Феклу: «Керемет, обманула. Еще и божится. О, господи, разве можно так обманывать? Пусть только придут из райфо, я им все расскажу. Пускай еще один штраф наложат да побольше!»

От бывшей своей хозяйки Пузырьков узнал, что Бахманов сказал правду: жена действительно в деревне. «За каким дьяволом её туда понесло? — недовольно подумал он. — И чего она торчит у брата, похоже, даже ночует здесь, когда есть своя квартира!» Но расспрашивать не стал. Дело сделано, Марпа может подтвердить, что приехал он вечером, а не утром, а о своих похождениях жена пусть расскажет сама.

Рано утром Пузырьков пошел к Яшмолкиным выяснять отношения. Нервы его были взвинчены до предела. Он не чувствовал за собой никакой вины и весь кипел гневом. Каково, воспользоваться отсутствием мужа и уйти из дома! Конечно, тут не обошлось без советов брата. Наверняка и Бахманов, причастен к этому, иначе откуда бы ему знать, что Качырий в деревне. Значит, частенько наведывается к Яшмолкиным, мутит воду.

День был воскресный. Микале, повязавшись фартуком жены, с видом заправской хозяйки ловко раскатывал тесто для пельменей. Дети еще спали. Старшая, Таня, подложив ладошку под румяную щечку, посапывала на сундуке, возле окна. Угол голубого одеяла свесился на пол, на нем, резвясь, кувыркался серый пушистый котенок. Средний, Вачий, разметался на широкой родительской кровати. Младшая — Пузырьков никак не мог вспомнить её имя — спала в деревянной качалке. Хозяйки дома не было. Решив, что она вышла по домашней надобности, Пузырьков насмешливо скривил губы. «Тоже мне, мужчина, стряпней занялся». Он вспомнил, как однажды Качырий попросила его снять во дворе высохшее белье. «Снимешь сама, не мужское это дело», — ответил он. Такие стычки бывали у них не раз с тех пор, как жена поступила на работу. Сама захотела, против его воли пошла, так пусть и дома все успевает делать. Он не Яшмолкин, чтобы заниматься бабьими делами.

Микале, похоже, ничуть не удивился приходу зятя в такое необычное время. Не отрываясь от дела, коротко бросил:

— Прибыл.

— Вчера еще приехал, — натянуто улыбаясь, Пузырьков протянул руку. — Давай хоть поздороваемся, как мужчины. Больше месяца не виделись.

Яшмолкин сделал вид, что не слышал. Рука Пузырькова повисла в воздухе. «Как он смеет! Забыл, кто он и кто я? Да если я захочу…»

— Теперь понятно, почему у нас жизнь не ладится, — раздраженно заговорил Пузырьков. — В первый же год, бывало, чуть поссоримся, к вам бежит. А вы, нет чтобы примирить с мужем, клин между нами вбивали.

— Стало быть, мы вам жить мешаем…

— Да, вы! Воспользовались моментом, когда меня не было. Думаете, все? Нет, не все! Сводничеством занялись? Попомни, Яшмолкин: если Катя не вернется, партийный билет выложишь. И жена твоя вряд ли останется на учительской должности. Имей в виду, фактов наберется достаточно.

— Знаешь что, катись-ка ты отсюда со своими фактами, пока я тебя… — Микале покачал зажатой в руке скалкой. — Не доводи меня до греха.

Тем и закончились переговоры. Пузырькову ничего не оставалось, как хлопнуть дверью.

Дома, в полупустой комнате, ему не сиделось. Пузырькова коробили любопытные и, как ему казалось, полные злорадства взгляды соседей, знакомых. Чтобы избежать их, он уехал в город и домой вернулся поздно, сильно пьяный.

Пузырьков смутно помнит, как наутро, в тяжелом похмелье, весь помятый и опустошенный, он сидел в своем кабинете, стиснув голову руками. Только здесь, в конторе РТС, Пузырьков узнал, что его жена скоро месяц как работает в редакции районной газеты. «Та-ак, — стучало в мозгу. — Значит, окончательно решила… Так, значит».

Заходил Бикмурзин.

— Да брось ты переживать. Мало ли что бывает в жизни… ц домой, успокойся, возьми себя в руки.

— Зачем ты её отпустил?

— Откуда мне было знать… И вообще, дьявол вас разберет. То упрекал, зачем я её принял, теперь недоволен, что отпустил.

Пузырьков послушался Бикмурзина, ушел домой и проспал до вечера.

Постепенно он взял себя в руки, с головой ушел в работу, но мысль добиться возвращения жены ни на минуту не покидала его. Теперь он знал, что наскоком тут ничего не сделаешь. Главное — выждать время и постараться ничем не скомпрометировать себя. К такому выводу Пузырьков пришел после визита к секретарю райкома Алексееву.

— В семейных делах своих, пожалуйста, разбирайтесь сами, — холодно сказал Алексеев. — И чем скорее вы это сделаете, тем лучше для вас.

— — Николай Петрович, — взволнованно говорил Пузырьков, — конечно, мы разберемся сами. Меня только удивляет позиция редактора газеты товарища Невзорова. Уж кто, как не он, должен бороться за моральные устои семьи. Ведь если бы он не переманил её из РТС…

— Все, что касается товарища Невзорова, можете высказать ему самому, — недовольно поморщился Алексеев. — Простите, я очень занят.

«Зазнался, как стал вторым секретарем, — возмущенно думал Пузырьков, вспоминая этот эпизод. — Людей перестал видеть. А до этого в душу лез, каждой мелочью интересовался. Подлец!»

Не знал Пузырьков, что всего неделю назад из-за его жены Алексееву пришлось здорово схлестнуться сначала с Невзоровым, а потом и с Дорониным.

Во второй половине дня к Алексееву пришел один из председателей колхозов, весьма уважаемый в районе человек.

— Это что же получается, Николай Петрович, — с порога заговорил он, размахивая газетой. Выполняя директиву районного комитета партии, мы решили поставить группу поросят на откорм. Всем правлением ломали голову, где найти подходящее помещение. До полночи заседали. И вот, видите, — председатель развернул газету, с сарказмом процитировал: — «Вот с этого ночного заседания и начались у поросят страдания…». Тут дело государственной важности, а какая-то Е. Яшмолкина — фельетон, стишки… Я не понимаю, как газета могла опубликовать такое? Разве допустимо так опошлять хорошее начинание?