Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

С нетерпением Яшмолкин ждал Петрова, по оказалось, что его положили в больницу — острый приступ аппендицита. Выяснилось, что Петров вчера был трезв, как стеклышко, только жаловался на боль в животе. Яшмолкин уже и не пытался докапываться, кто именно звонил в автоинспекцию: какая разница, аварию-то он совершил, стало быть, наказан не зря.

Подходили ребята, утешали, мол, обойдется, с кем небывало, пытались помочь, Яшмолкин молча отстранял их, стиснув зубы, все делал сам. Только от Генока так и не смог отмахнуться, парень, как и Яшмолкин, приходил на рассвете и, не спрашивая, не говоря ни слова, включался в работу. В восемь убегал к своему токарному станку, в обед почти насильно тащил Яшмолкина в столовую, вечером приносил ему из столовой ужин, и пока Яшмолкин вяло хлебал теплый суп, Генок орудовал возле машины. Домой они уходили вместе, уже затемно.

В первый же день, до начала смены, подошел Пузырьков, сказал:

— Профилактику твоей машины сделаем сами, а ты восстанавливай эту.

Яшмолкин хмуро глянул на бывшего зятя:

— Не беспокойтесь, обе машины будут в порядке.

— Точно! — подхватил Генок. — Сделаем как новенькие.

Больше Пузырьков по вмешивался.

Сегодня они с Геноком еще засветло пошабашили.

— Спасибо, дружище, — сказал Яшмолкин, устало опускаясь на подножку машины и вытирая руки пучком промасленной ветоши. — Дважды ты меня выручил, думаю, не откажешь и в третий. — Яшмолкин достал из кармана вчетверо сложенный листок. — Передай утром директору. Увольняюсь я. Сколько не хватит из заработка, доплачу наличными, а работать больше здесь не намерен.

— Правильно, — одобрил Генок. — Раз такое дело, нечего им смотреть в зубы. Иди к бате, я бы тоже, кабы там требовались токари…

— Скажи механику, пусть принимает машину. Петров на меня в обиде не останется.

— Еще чего… Ему теперь полгода можно катать без профилактики.

Яшмолкин прошел в угол двора, где стоял его ЗИЛ — на нем уже работали, — открыл дверцу кабины, погладил кожаную обивку сиденья… В носу запершило, к горлу подкатил горький ком. Яшмолкин бережно прикрыл дверцу, скользнул взглядом по всей машине и, круто повернувшись, понуро зашагал к воротам. Все! Больше ему здесь делать нечего, только взять трудовую книжку.

— Ты завтра заскочи туда… Может, вернут права, — говорил Генок.

— Будет время, заскочу.

На другой день вечером у Яшмолкиных состоялся семейный совет.

Яшмолкин извинился перед женой и сестрой за то, что в день аварии смалодушничал, поддался уговорам каких-то незнакомцев, выпил с ними «на троих».

— Больше такого не повторится, — заверил он.

— Хватит уж тебе казнить себя, — мягко заметила Майра. — И так извелся весь.

— Ладно еще ума хватило домой прийти, — сказала Качырий. — Попади в вытрезвитель, не то бы еще было.

Яшмолкин кивнул. Да, в этом случае не только водительских прав, партбилета мог лишиться. Все одно к одному, где тонко, там и рвется.

— Говори, чего надумал, — не выдержала Майра, хорошо знавшая мужа.

Яшмолкин рассказал. Сегодня он ходил к уполномоченному по оргнабору, дал согласие на переселение в Кустанайскую область, на целинные земли. Договор пока не заключил, не знал, как к этому отнесется жена.

— Если ты не согласна, поеду один, — твердо сказал Яшмолкин. — Не могу я тут больше. II не в правах дело, не в аварии… Не успел выехать из города, как в ГАИ позвонили: такой-то за рулем в пьяном виде. Хоть бы правда была, а то ни в одном глазу… Не знаю, кто это сделал и думать о том не хочу, а только не могу жить и работать рядом с таким гадом. Это ж надо… Скажи, Майрук, поедешь со мной?

Майра обвела взглядом притихших детей, вздохнула.

— Когда ехать-то?

— Отправка через неделю. Катюш, может, и ты с нами?

Качырий отрицательно качнула головой.

— Ну что ж… Ты здесь прописана, квартира останется за тобой. Но лучше бы тебе поехать.

— Нет.

Стук в дверь заставил женщин вздрогнуть. Кто бы это мог быть в такое время?

Пришел тот, кого уж никак нельзя было ожидать — Пузырьков.

Качырий вспыхнула, притянула к себе маленькую Свету, словно желая отгородиться ею от непрошенного гостя. Яшмолкин, не скрывая своей неприязни, выжидательно глядел на Пузырькова, ждал, что тот скажет. И только Майра не выказала никакого удивления, казалось, даже обрадовалась окончанию неприятного разговора. Что-то подсказало ей, что Пузырьков пришел не с плохими вестями. Так оно и вышло.

— Заболел, что ли? — поздоровавшись и дождавшись ответа только от Майры, спросил Пузырьков.

— Как видите, здоров.

— Чего ж не был на работе?

— Заявление мое вам передали? А за трудовой книжкой могу и завтра зайти.

— Брось дурить, — дружески заметил Пузырьков. — Никто тебя увольнять не собирается. Машину ты восстановил. На, держи.

— Что это?

— Справка. РТС никаких претензий к тебе за поломку машины не имеет. С утра зайди в ГАИ, тебе вернут права.

— Правда, вернут? — обрадовалась Майра.

— Я уже обо веем договорился. Сказали, пусть зайдет сам.

— Спасибо тебе, Николай…

— Погоди, Майрук, — остановил Яшмолкин жену, пытливо глянул на Пузырькова. — Ты это сделал как главный инженер или… как зять?

— Понимай как хочешь, — Пузырьков взялся за ручку двери. — Часиков в десять будь на месте, предстоит рейс.

— Нет уж, мой маршрут теперь другой. Скажи Бикмурзину, пусть оформит приказ — после обеда приду за трудовой книжкой.

Пузырьков помедлил, потом веско сказал:

— Подумай, ты не мальчишка, — кивнул на детишек. — Вон у тебя их сколько… Мой совет тебе ни к чему, так жену послушай. Она тебе плохого не присоветует. До завтра!

Как только за Пузырьковым закрылась дверь, Майра кинулась к мужу, обняла за плечи, горячо, взволнованно заговорила:

— Может, теперь нам не надо ехать в такую даль? Четверо ж у нас…

— Надо, Майрук. Не бойся, все будет хорошо.

Качырий была растерянна. Как? Значит, не он, Николай, виноват во всем, что случилось с её братом? Выходит, это не месть с его стороны, как она полагала, а просто нелепая случайность. И вместо того, чтобы злорадствовать, радоваться их несчастью, Николай хлопотал, чтобы брату вернули права. Вот уж никак не ждала она от Николая такого благородства. А на нее даже не взглянул, не простился… Значит, она для него — отрезанный ломоть. От этой мысли Качырий стало горько…

«Ох, какая же я дура! вдруг подумала Качырий. -Ведь все это он сделал ради меня. Ну, конечно, ради меня. А что внимания не обратил… хотел показать, мол, вернешься пли нет — дело твое, а только знай: я вам не враг и зла на вас не держу». Качырий захотелось тут же догнать мужа, поговорит!» с ним, но что-то удержало ее. Может быть, надежда уговорить брата не увольняться с работы, не уезжать.