Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

После короткой паузы Абдуллах сказал:

— Ладно, только при одном условии.

— Какое еще условие?

— Пусть даст мне пятьдесят лир, не то…

— Тьфу! Да проклянет тебя аллах! — вышел из себя Дурмуш-ага.

— Пропади ты пропадом! — крикнул Дурду.

— Так и плюнул бы тебе в рожу! Да разве ты человек после этого? — возмутился Эмин-ага.

— Ладно, подлец, — сказал Дурмуш-ага, — иди жалуйся! Мы с тобой по-хорошему, а ты не понимаешь. Да ты знаешь, что полагается за издевательство над человеком в общественном месте, у всех на виду? За такое в тюрьму сажают на полгода, а то и больше. Верно я говорю, люди?

— Верно, — отозвался Муса.

— Давайте позовем старосту и у него спросим, — предложил Дурду.

— Я сын ходжи, — заявил Эмин-ага, — и в подобных делах разбираюсь. Аллах на Страшном суде признает Абдуллаха виновным. Это уж точно.

— Пусть хоть десять лир даст, — промямлил Абдуллах. — Я вон сколько крови потерял.

— Да если бы в твоих жилах текла кровь настоящего мужчины, ты бы об этом промолчал! Эй, Расим! Бей в барабан, ничего не бойся! Если что случится, я буду в ответе. Слово даю!

Собравшаяся у дома Абдуллаха толпа расступилась, пропуская богачей.

Вскоре после свадьбы начались благодатные юрегирские дожди. Желтые дороги раскисли от грязи, крыши намокли.

Сильные, обильные льют дожди… дожди… Это грязь на пашне. Это тесто в квашне. Льют дожди, стучатся в окна. Льют дожди, шумят дожди…

Однажды, как обычно в это время года, в деревню явились заклинатели дождя — ягмурджу. Молодой парень, напялив свою одежду на чучело, полуголый вышагивал под дождем. С чучела, которое он держал высоко над головой, стекала вода. За парнем шли женщина и мужчина. С пояса женщины свисало множество мешочков. Такими же мешочками были увешаны ее руки. Немолодой мужчина нёс жестяную коробку из-под постного масла. За троицей ягмурджу тянулась деревенская детвора, и все хором распевали песенку о дожде:

Дети… Босые и обутые, одетые и полуголые, сопливые и с чистыми личиками. Вторя заклинателям, они самозабвенно распевают на все голоса песенку о дожде. Дождь для них — радость, дождь для них — праздник. Сегодня они не ссорятся, каждый рад поделиться с другом, чем может.

Первый дождь приносит земле влагу, а детям — счастье. Дети веселы, даже те, что босы, даже те, что в лохмотьях. Лица их светятся восторгом, потому что дождик нынче не простой, не обыкновенный.

Ягмурджу ходят от дома к дому. Останавливаются у порога, поют. Кто-то плеснул на полуголого ягмурджу водой из ведра — чтобы дождь принес людям благодать. Парень улыбается, будто так и надо, сверкает белоснежными зубами. Вода стекает с его волос на лицо, разлетается в брызги на губах. Крестьяне одаривают ягмурджу: кто — маслом, кто — булгуром, кто — яйцами, кто — поношенной одеждой. Дождик льет и льет. А ягмурджу и дети поют себе как ни в чем не бывало. Увязнут в грязи — поют, споткнутся — поют. Упадут — все равно поют.

Прогремит в небе гром — дождь польет еще пуще. Льет, льет, льет… Ягмурджу как пришли, так и уходят — с песней, с дождем. Грустно становится детям: жаль расставаться с ягмурджу, а они уходят все дальше и дальше, песня все глуше и глуше. Она сливается с шумом дождя. Дождь все сильнее, капли крупнее. С печальными глазами, с замершей на губах песней, песней о дожде, стоят дети на краю деревни. Теперь они будут долго ждать первых дождей в новом году.

Дождевая вода заполнила до краев овраг, похожий на гигантский глаз. Это событие заметно оживило скучную жизнь деревни. Особенно радовалась детвора, у которой теперь появилось свое, «юрегирское море».

Волны, хоть и небольшие, не просто взбегают на берег, а, пенясь, разбиваются о него. Вместе с пеной к берегу прибивает соломинки, ветки, мертвых птиц, дырявые шлепанцы, размокшие бумажные кораблики, — ну совсем как на всамделишном море. Пресное, без разноцветных раковин на берегу, без прячущихся под камнями крабов, без запаха водорослей, в детском воображении оно все равно самое бурное на свете, а волны его — самые грозные.

Сразу же после школы дети мчались к оврагу и как зачарованные, не отрываясь смотрели на свое море. Они привязались к нему всей душой. Чем выше поднимались волны, чем сильнее пенились они у берега, тем большая радость переполняла детей. Они слушали, как шумит море, вдыхали его запах и млели от счастья.

Мы, взрослые, часто обрекаем детей на однообразную жизнь в четырех стенах дома или двора, и, когда им удается почувствовать ширь и красоту природы, радость не умещается в их сердцах и льет через край.

Ремзи жилось дома, пожалуй, тяжелее, чем остальным детям. Поэтому «юрегирское море», свинцовая воздушная бездна над ним, тучи, волны — все это переносило его в новый мир. Погружаясь в царившее здесь безмолвие, Ремзи забывал о своих заботах и горестях и чувствовал себя почти счастливым.

Мальчика вконец извели вечные ссоры родителей, постоянные скандалы и слезы. То отец бил мать и гнал ее из дому, а она, как побитая собака, просила прощения, то мать начинала кричать на отца: «Бери свое вшивое одеяло и убирайся на все четыре стороны!»

Ремзи жалел их обоих, хотел, чтобы они жили мирно, но без драки и дня не проходило. И Ремзи понял, что мать с отцом никогда не любили и не полюбят друг друга. А он любил их обоих. Сколько он выстрадал, сколько выплакал слез, стараясь найти какой-нибудь выход!

Те редкие дни, когда мать с отцом не ссорились, были для Ремзи самыми счастливыми, и он готов был прыгать от радости. Ради мира в семье мальчик пускался на хитрости. Скажет мать об отце доброе слово — Ремзи непременно передаст это отцу, да еще и приукрасит, А как он ликовал, когда замечал после этого в глазах у родителей радостный блеск! Но вскоре вспыхивала новая ссора, разбивая все радужные надежды Ремзи.

Особенно часто родители ссорились зимой, когда отец проводил дома целых четыре месяца. Ремзи верил, что и мать, и отец — оба хорошие люди, даже трудно сказать, кто из них лучше. Изредка, когда дома все было ладно, отец сажал сына к себе на колени, говорил, что и для них наступят счастливые дни, и, целуя сына, обдавал его запахом табака и земли, больно сжимал шершавыми волосатыми пальцами. Эти ласки вызывали у Ремзи странное чувство. Прижимаясь к отцу и целуя его, Ремзи знал, что глаза отца недолго будут оставаться такими улыбчивыми, добрыми и счастливыми, что скоро они опять помутнеют от тоски и злости. Отыскать бы такой край, где всегда пахнет хлебом с хрустящей корочкой, где много воробьев, а родители живут дружно!