Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

— Отец дома? — спросил Халиль.

В дверях показался Длинный Махмуд.

— Здоровья тебе и счастья, Халиль!

— Спасибо, дядюшка!

Эмине не могла отвести от Халиля глаз: иссиня-черные волосы, ладно сбитая фигура, настоящая мужская осанка, полные грусти глаза, усы… Какие глаза! Какие усы!.. Халиль чувствовал на себе взгляд Эмине, и, когда протягивал ей халву, сердце у него защемило, будто обожженное огнем. Переданная из рук в руки, поминальная халва на мгновение превратилась в вестницу любви, в знак пробуждающегося в двух сердцах чувства. В глазах Эмине светилась робкая нежность.

Сердце Халиля переполняли радость и предвкушение любви. Эмине в один миг стала для него самой близкой, самой желанной, будто давным-давно им любимой. Казалось, пришел наконец заветный час, когда все, по чему Халиль так долго тосковал — ласковый взгляд, благоухание, гибкий стан, — слилось в образе Эмине.

Халиль разносил по деревне халву, неотрывно думая об Эмине, которую нашел таким чудесным образом, между смертью и жизнью, на пороге любви.

«Хыдыр, ох брат Хыдыр, — шептал он про себя, — кажется, я попался».

К Шакалу Омару Халиль зашел напоследок. Тот, мрачный, сидел дома один.

— Счастья тебе и здоровья, брат! — сказал Омар, встречая его.

— Спасибо!

Когда Халиль ушел, Омар долго смотрел ему вслед, потом прошептал: «Значит, помер Хыдыр…»

Дождливый, пасмурный день медленно клонился к вечеру.

Призрачные тени, разбросанные по земле, дома, мокрые ставни — все, казалось, таило в себе какую-то загадку и бередило душу Омара.

Ему вдруг стало жаль Халиме. Он с горечью вспоминал, как она корчилась от боли, когда он бил ее, и, словно птенец, беззвучно открывала рот после каждой пощечины, после каждого удара. «Чтоб у меня руки отсохли!» — корил он себя.

В комнате стало темно. Омар зажег лампу. Убогое жилье, холодные стены, беспросветная нищета… Чем больше думал об этом Омар, тем острее чувствовал свое одиночество. «Правду сказал дядюшка Али. Все оттого, что мы обездолены. С самого рождения обездолены».

Прошло, должно быть, немало времени. Легкий шум шагов вывел Омара из оцепенения. В дверях стояла бледная от страха Халиме. Она не привыкла видеть мужа в этот час дома и, растерянно глядя на него, робко спросила:

— Ты что, заболел?

— Нет, здоров.

Халиме продолжала стоять в дверях.

— Подойди сюда. Сядь.

Муж явился домой в неурочное время, к добру это или не к добру?

— Что тебе, Омар?

— Ничего. Иди садись!

Халиме нерешительно подошла ближе.

— Ешь! — сказал Омар, подвигая к ней халву.

«Отравить хочет», — мелькнуло в голове Халиме, и она испугалась еще больше.

— Это поминальная халва? — глотнув слюну, спросила она.

— Да.

— А ты ел?

— Нет. Ешь и мою долю.

Халиме еще ниже опустила голову.

— Омар! Не губи меня, Омар! — взмолилась она. — Я знаю, ты подсыпал в халву яду. Хочешь от меня избавиться. Только ни в чем я не виновата, Омар. Спала я тогда, бог свидетель. Он меня сонной взял, Омар…

Страдание на лице Халиме тронуло Омара.

— Халиме, — он приблизил к ней свое лицо. Женщина сжалась от ужаса.

— Не убивай меня, Омар! Я еще жизни не видела.

— Не бойся, Халиме, не бойся!

— Ты убить меня решил! Я знаю! Не губи мою душу! Аллах и так жестоко меня покарал, хоть ты пощади! Сжалься надо мной! А не можешь — позволь уйти от тебя…

— Не бойся, Халиме, я тебя больше не трону. Знаю, что виноват перед тобой! Прости меня! Пусть у меня руки отсохнут, если я тебя ударю! Не трону. Родной матерью клянусь!

Халиме, не веря своим ушам, растерянно смотрела на Омара. Он встал и принес, скалку, которой бил Халиме.

— Вот, возьми ее, Халиме! Возьми и бей меня, бей, сколько хочешь! Колоти меня изо всех сил! Сколько мук ты из-за меня приняла! Прости меня, родная! Бей же меня, лупи, колоти!

Чем больше говорил Омар, тем легче становилось у него на сердце. Он ощущал это почти физически. А Халиме по-прежнему не понимала, что происходит.

— В этом мире, Халиме, у нас с тобой никого нет. Одни мы, совсем одни. Руки твои буду целовать, ноги! Извел я тебя, Халиме, вконец измучил, родная. Прости! Я все забыл, забудь и ты! Дай поцелую твои руки, и помиримся.

Омар упал перед женой на колени, осыпая поцелуями ее руки и ноги. Халиме, сжимая плечи Омара, повторяла:

— Омар, Омар, милый мой Омар!

— Тяжко мне, Халиме! Мы все так любили хозяйского сына, а он что натворил!.. Ох, Халиме! Сердце горит, обливается кровью. Но что делать, если судьба у нас такая!

— Омар! Родной мой!

— Никогда больше руку на тебя не подниму, никогда! Вот подсоберу денег, куплю тебе, чего захочешь. В город тебя свезу, шашлыка поедим, пахлавы…

— Ничего этого мне не надо, Омар. Только не бей меня, не наказывай.

— Пусть у меня руки отсохнут!

Они осыпали друг друга поцелуями, и в душе у них рождалось то особое чувство, которое вызывает у людей примирение. Их охватила радость, рожденная надеждой жить по-людски, радость любящих сердец.

Руки у Халиме большие, заскорузлые, но сколько нежности в ее глазах!

Целую неделю только и было разговоров, что о Хыдыре. Вспоминали, как он ходил, как курил, кашлял.

Всем его как-то не хватало, особенно в первые дни. Вещи Хыдыра так и лежали на его постели. Початая пачка дешевых сигарет, огниво, трут, кинжал, грязный платок со следами крови…

Постепенно люди свыклись с тем, что Хыдыра больше нет, но он по-прежнему жил в разговорах, в воспоминаниях, во вспыхивающих огоньках сигарет, и всегда о нем говорили с любовью.

Как хороши нарциссы! Особенно в девичьих волосах! Аромат нарциссов — вестник близкой весны. Их беложелтые венчики радуют глаз в предвесенних полях.

От зимних дождей на полях целые озера, здесь плещутся зеленоголовые утки, бекасы, дикие гуси. Утихают дожди, и с полей сходит вода. Вот выглянуло долгожданное солнце, теплолицее, катится оно по небу, согревая землю. Земля подсыхает и становится маслянистой, рассыпчатой, трескается. Тогда-то и начинается пахота. Красная, мягкая, ароматная земля Юрегира. Ее запах как красивая грустная песня. Земля Юрегира пробуждается от спячки. Встряхивается. Это по ней идет февраль. А февраль в здешних краях — начало теплой поры. На кладбищах распускаются тюльпаны, фиолетовые лилии, в садах зацветает миндаль, приходит пора обрезать плодовые деревья…

Солнце Юрегира заливает землю разноцветными лучами. И она пробуждается в прекрасном весеннем убранстве. Земля готова принять в свое лоно семена. И вот уже сеют хлопок. Там зеленеют озимые, тут еще чернеет зябь. Земля бурлит, будоража все вокруг, и вместе с ней просыпаются люди, звери, насекомые и с новой надеждой начинают борьбу за жизнь. Из красноватой земли скоро появятся кусты хлопка в белых пушистых шапочках. Из века в век дарит земля человеку все самое прекрасное, что у нее есть: дружбу, любовь, доброту. И преданность. Два зеленых листка ждут, когда наступит их час и они, распрямившись, вырвутся из оболочки. Отслужив свое, оболочка спадает, и неожиданно поля покрываются ростками, трепещущими, как яркие зеленые крылышки.