Александр Северодонецкий - Медведица Умка Большая и её медвежата Вех и Олелей. Повесть о Килпалине К. В. художнике и человеке

– Это сколько же им лет?!?! – не скрывая своего настоящего удивления переспросил, как бы сам у себя Валентин Яковлевич.

– Некоторым есть и по сто, а то и по стопятьдесят лет. Мой дед рассказывал, что некоторые из них еще видел его отец и даже дед. Вот и считайте Валентин Яковлевич, сколько же им лет – отвечал сопровождавший его моторист. – Если мой дед умер в преклонном для здешних мест возрасте 83 лет, да мне уже теперь 25, и отцу моему было 27 лет, когда я родился. Получается думаю более ста тридцати лет, это как минимум, – пояснял Уягинский Юрий, уверенно шедший впереди всех.

Впереди него, идущие проводники были прекрасные ходоки и они сами довольно молоды, и врач Валентин Яковлевич Пшеничный давно, имея не большую складочку жира в области своего мимо его воли округлившегося животика, как бы не заметно и, выросшего здесь на Севере за последние три года, не поспевал за ними молодыми и теперь слегка даже запыхался. Но он, старался всё же держать их темп ходьбы по здешнему местами мягкому кочкарнику бескрайней тундры и, чтобы не отставать от ребят сильно пыхтел, с трудом дыша уже давно пересохшим открытым ртом. Впереди на бугорке буквально через минуту, вероятно, заслышав издалёка лодочный рульмотор появился сам владелец здешнего Тополевского домика Кирилл Васильевич Килпалин и одновременно охотник «Олюторского» госпромхоза и одновременно самодеятельный художник и народный сказитель-сказочник, который здесь по далекой хаилинской тундре умудрялся собирать здешний народный намыланско-корякский эпос. И так, как его домик был единственным поистине капитальным строением на десятки километров вокруг, он был в этих краях и знаменит, и был еще здесь полноправным хозяином хаилинской и всей здешней тополевской тундры. Он был здесь полноправным его владельцем по праву своего рождения в том далеком от нас самих 5 марта 1931 года, по праву здешнего первопроходца, по тому древнему праву и наследству, которое ему передали его предки неведомо когда и придя в эти края наверное не одну сотню, а то и тысяч лет назад. А то, что о Килпалине Кирилле сам доктор знал, его не только удивляло, но и восхищало невероятным мужеством этого не высокого и худощавого человека, его особой целеустремленностью и его страстной жаждой напряженной здешней его Тополевской жизни. Это какой же надо обладать смелостью, чтобы бросить родное село Хаилино и жить вот так, почти в двадцати километрах от базового села Хаилино наедине с дикой здешней северной камчатской природой, наедине с такими здешними морозами, когда зимой и птица летящая падает замертво от здешнего поистине космического холода.

И еще, не только умудрялся он здесь ведь жить, но и еще растить своих детей, и опекать многочисленных своих племянников, а еще и умело охотиться на различную дичь, и не только эффективно охотиться, а также заготовлять дрова, обеспечивать весь быт его многочисленной семьи, но еще и здесь же заниматься настоящим творчеством.

А ведь многие из нас часто выискивают себе причины, а вернее ищут оправдания, что у них не хватает или времени, или какого-либо ресурса для каждодневного их творчества, для созидания ими каждый день чего-то нового, чего-то необычного.

– А он? – как бы спрашивал себя Валентин Яковлевич.

Вон его многочисленные не передаваемой сюжетной красоты картины не только теперь выставлены и экспонируются в Камчатском областном историческом музее экспонируются, но и в Германии уже побывали и они же выставлялись, и в Японии в Саппоро, а сейчас врач, слышал художник пишет еще свои намыланско-корякские сказки и, даже составляет единственный в мире словарь намыланско-корякского языка.

– Разве это не удивительно?

– Разве это не настоящий его здешний подвиг и настоящее душевное сподвижничество, которым и отличалась наша Русь с самого её зарождения.

Он здесь трудился творчески и напряженно, как и те многочисленные не одним писателем описанные русские монахи-отшельники, которые уйдя далеко от «мира» своего были настоящими творческими сподвижниками времени своего, описывая события как и в эпосе народном, в былинах народных, описывая и историю племени русского, и еще продвигая всю науку и все образование тогдашнее.

Ну, вероятно он из здешних камчатских нымылан, из коряк и из чукчей ровня такому же самобытному гиганту разве только Льву Толстому.

– И, где? – снова спросил себя Валентин Яковлевич. – Здесь на самом краю земли. Здесь на севере Камчатского полуострова в Корякском автономном округе.

И, Валентину Яковлевичу Пшеничному, потому и хотелось лично посмотреть его особый здешний простой быт и познакомиться поближе с самим художником, которому было чуть больше пятидесяти, чтобы хоть как-то сблизиться душою с ним и понять его, что же такое особенное есть в нём, чего нет в нас с Вами, чего не приобрели до сих пор мы сами, обычные люди всегда, оправдывающие своё бездействие и часто сетующие не на себя лично, а на те часто объективные обстоятельства, в которые мы поставлены самим здешним Временем, если уж не самим нашим земным Пространством, которое здесь на Камчатке никого для себя и не выбирает, а просто как бы поглощает всей своей глубиной, всем своим бескрайним неоглядным нашим взором простором. Он не мог понять, как это жить в таком суровом краю, жить так бесхитростно и так по современным меркам не богато и, быть одновременно вот таким простым и одновременно таким талантливым, таким самобытным, быть таким патриотом своих родных мест и этих всех только его местечек.

За своими мыслями понятно, что Валентин Яковлевич и не заметил, как они с сопровождающими его юнцами дошли до домика художника, чуть выше и вон видна его крыша, покрытая рубероидом и сверху для тепла еще покрыта коричневым дерном, чтобы было в нем теплее в стужу зимою.

– Амто, – услышал врач от поджарого сорока или пятидесятилетнего мужчины сразу то возраст и не определить, одетого в яркую огненного коричневого цвета летнюю кухлянку из августовской шкуры оленя, на которой было множество национальных узоров, выплетенных из бисера и, едва заметных наложенных круглых заплаток, в тех местах где вездесущий здешний надоедливый овод её поразил еще на живом олене. Рядом не громко затявкали три лаечки, и бегали рядом также одетых как и взрослый в кухлянки два малыша.

– Амто, Кирилл Васильевич, – первым отвечал на его приветствие молодой Уягинский Юрий, который нес большой мешок на левом плече с новыми рыболовными снастями.

– Амто, мой дядя, – приветствовал младший среди всех Эмлекьяв Иван. – С нами прибыл вот врач Валентин Яковлевич Пшеничный из Тиличик и еще Игорь Александрович Шишкин, но ты его знаешь, и знакомить Вас, как полагаю, не требуется.