Кира Акслер - Бог справедливости лжёт

– Мне просто не нравится запах. Всего лишь. – голос обиженно дрогнул, стал тише.

– Тогда тебе стоит держаться подальше от людей с сигаретами. – демонстративный шаг назад. – Так мы, значит, теперь говорим о курении?

– Мне показалось, тебя это очень волнует.

– А мне показалось, ты подошёл не за этим.

Оттягивать момент более не представлялось возможным. Кира нервничал: он расчёсывал ногтями кожу под ремешком часов и всё поглядывал на мерцающий огонёк GPS. Начинало подташнивать, и то была реакция на самого себя, на собственную глупость и неспособность понимать химию должным образом.

Обычно Кира не предавал словам бабушки значения, но в такие моменты ему казалось, что она, хоть от части, всё же была права.

– Думаю, я об этом ещё пожалею, но мне нужна твоя помощь.

Звонок прервал едва начавшуюся беседу. Именно в этот момент, стоя в дверях кабинета литературы, Кира испытал миг сомнения – разве мог он на самом деле доверять однокласснику? С чего он взял, что Аверин действительно станет помогать? И разве не было насмешки в той улыбке тонких растрескавшихся губ?

– Договорим потом, ладно?

Размышляя об этом спустя время, Кира понял, что в тот день, в ту самую минуту, у него была возможность избрать другой путь. Но он, как всегда, сосредоточился на незначительном, не распознал критический момент и вместо этого, стряхнув напряжение, согласно кивнул.

Сидя на уроке, Кира понимал, что больше всего ему хотелось снять очки и положить голову на грязную парту, вдруг показавшуюся ему такой удобной – нацарапанные ручкой слова, половину из оставил он сам, толстая тетрадь и цветные маркеры Ленки, всё как всегда.

Но об этом нечего было и думать. Через час контрольная по химии, а прямо сейчас – молчание звёзд в ночи, оглушительное пение мыслей и спонтанное желание Любовь Александровны устроить в одиночку поэтические чтения.

Silentium.

Кира не понимал поэзию, но в этом слове ему слышалась вся кристальная, чудовищная ясность природы мироздания. Он бы разглядел её и без очков: ослепительно белую, растрескавшуюся виридиановыми полосами и чуждым цветом, которому в языке всё равно не нашлось бы имени.

Silentium.

Слово – сложность, немыслимая частность, вместилище звуков, ужаса и утренних ругательств. В нём не было никакого прока, когда бы Кира не пытался описать затхлость своей маленькой жизни. Даже названия масляных красок со временем утратили для него интерес, оставшись лишь размазанным серым пятном старой привычки. В тишине же куда большее: вязкая тёмная бездна, проваливаясь в которую, никогда не почувствуешь падения – лишь только отблески древности и одержимость каплями дождя, что разбивались о камни.

Silentium.

Не было в начале никакого слова – оно всегда знаменовало конец.

– У Каспер наверняка найдётся, что добавить к моим словам, не так ли? – Любовь Александровна оказалась совсем близко. Она постукивала пальцами по парте и смотрела с немой укоризной в глазах на пустую тетрадь. За весь урок Кира не написал ни строчки.

– Не знаю. Вам разве не кажется ироничным, что мы 40 минут говорим о молчании? – Кира ёрзал на стуле; он никогда не касался поэзии с репетитором, а потому сейчас выуживал ответ из собственного о ней представления, а не вспоминал написанные ровным почерком лекции в толстой тетради. – Там есть строчки, которые выламываются из ритма. Нужно либо читать их в соответствии с авторскими архаизмами, либо пытаться поставить ударение не туда, где ему, вроде как, следует находиться. Как будто Тютчев стих этот ни разу вслух не прочитал. А значит и нам не следует. Но это только с одной стороны. С другой же, учитывая достаточно лёгкий синтаксис, стихотворение неплохо скандируется. Я думаю, и тот вариант, и другой абсолютно соответствует общему посылу. Если слова должны быть услышаны, то совершенно не важно, как именно ты их произнёс. В противном же случае – молчи.

– Молчи – за умного сойдёшь, так что ли?

– Не совсем. «Мысль изречённая есть ложь». Никто не сможет заставить другого человека смотреть на мир теми глазами, которыми он его никогда не видел. Например, я вам скажу «антрацитовый», и вы представите серый цвет. Что это? Небо? Клавиатура у ноутбука? Обивка у дивана? Свежий асфальт? «Антрацитовый» – это не просто серый, а конкретный оттенок. Если вы поищите его в интернете, то найдёте. Но всё равно увидите не таким, каким я его вижу. Потому что даже оттенки цветов люди воспринимают совершенно по-разному. «И всякий человек есть ложь.» 2 2 Г. Державин, «Фелица». В случае творчества это ощущается довольно остро. Работа перестаёт принадлежать автору в тот момент, когда он ставит на ней окончательную подпись и показывает миру. Каждый волен искать в произведении вещи, которые будут ему близки и понятны, но это совершенно не означает, что автору такое по душе.

Любовь Александровна вздёрнула брови – высоко и чуть насмешливо – и мельком снова взглянула на пустую тетрадь.

– В таком случае, зачем Тютчев писал все свои стихотворения, если, по твоему мнению, так ревностно к ним относился?

– Обязательно поинтересуюсь у него об этом при встрече. Могу лишь предполагать, но, допустим, так он общался с миром. Он мог бы и не писать стихи, но в таком случае никто не назвал бы его поэтом.

– Только попробуй написать что-то такое в итоговом сочинении, Каспер.

Учительница вздохнула, при этом на её лице читалось совершенное неудовлетворение ответом. Она вернулась к своему столу. После короткой паузы, всё время которой Любовь Александровна с мнимым интересом рассматривала на записи в журнале, она произнесла:

– Домашним заданием будет выучить любое стихотворение Тютчева из учебника. – по классу пронеслись недовольные стоны. – Из учебника, слышите меня? Попытаетесь рассказать «Есть в осени первоначальной…» поставлю двойку сразу в журнал без возможности исправить. Ещё прочитайте Чехова. «Дама с собачкой» и «Человек в футляре.» Будем обсуждать на следующем уроке. До звонка три минуты. Собирайте вещи и сидите тихо.

Кира снял очки. Внезапно накатила дикая усталость – он прикрыл глаза и, подняв руки вверх, потянулся. Ленка уставилась с открытым ртом.

– Что-то не так?

– Вот это всё о Тютчеве и стихах…

– Сказал первое, что пришло в голову.

– Значит я могу не запоминать?

Кира пожал плечами.

– Как хочешь. На экзамене вроде не требуют анализировать поэзию так глубоко, но, если напишешь, хоть что-то из моих слов, комиссии проверяющих это вряд ли понравится. Здесь с Любушкой не поспоришь.

– И правда. – пробурчала одноклассница. – Но лучше написать об этом, чем вообще ничего не писать.

Как только отпустили с урока, Кира, ещё не успев подняться со своего места, тут же столкнулся с Авериным. Тот, усевшись на подоконник рядом с третьей партой первого ряда и поджав под себя ноги, улыбался до тошнотворного приторно и выжидающе молчал. Яркое полуденное солнце разбивалось о его спину и путалось в растрёпанных волнистых волосах.