Mel RedWolf - Ветер перемен. В краю скорби

– Ну все, все, вам пора спать. Всем пора. Надо набираться сил, завтра предстоит много дел, по крайней мере мне.

С небольшой смешинкой в голосе проговорила дурфа, вспоминая хотя бы о том, что пообещала за помощь Маюриэль целительницам что-нибудь выделить. Да, определенно, сумочки для них станут весьма полезны. Порой ведь и приходилось видеть, как баргустки с тяжелыми сумками ходили, перетаскивая снадобья. А так они смогут их там хранить ведь время для всего в этом пространстве останавливается. Крылатая малышку в лоб поцеловала, а мать ее в макушку.

– Седеть мой удел…

Тихо шепнула дурфа и выпрямилась, осмотрев девочек и шире им улыбаясь.

– Сладких снов, маленькие воительницы, не сомневаюсь, что вы еще много дел великих свершите, но для этого надо выспаться, встретимся утром.

И на этой веселой нотке дурфа покинула комнату баргусток, направившись в свою комнату, где и будет спать ближайшее время, а потом… а потом и подумает.

– Не сразу же после еды.

Надулась Саир, а Алифея только улыбнулась, подмигнув Дорэль хитро.

– Если устала от нашего галдежа, то лучше так прямо и говори, чернышка.

Ох уж этот тон. И ведь даже взгляд хал строгий не спасал, когда дочурка шкодить решалась. Только дальше не успела Алифея и слова сказать, как взвизгнула, подпрыгнув ужаленная щекоткой. Тихо засмеялась Факир, выслушивая рычание старшей резвой сестрицы, а тут и свалка, как в гутстве началась, только теперь без кулаков, а кто кого перещекочет с звонким и хриплым смехом ломающегося голоса близняшек.

Аэль лишь покачала головой да взглядом проводила Дорэль. Все то замечает крылатая. Как только объяснить ей то, что самой не ведомо. Лишь интуитивно и то понималось частично. В голове всплыли слова Фахиль – то, как боль пройдет зависит от обеих, сказала ведьма, но значило ли это, что процесс может остановить Дорэль? Хотя, нет в этом смысла.

– Да хранят твой покой Великие, Дорэль.

Напутствовали нежно губы, слова высекая, как камни искры. Все-таки решилась и мать перекусить, взяв кусочек пирога с яблоками и творогом. Того гляди молоко пропадет, а такой беды гуту не надо было. Уж и барахтались ее сестры старшие, а она спала себе. Только, как по закону подлости, когда улеглась родительница и старшие с обеих сторон от халушки, запищала жалобно. И так всю ночь проходила Аэль, то пеленку сменить, то покормить. И сама только иногда глаза смыкала, то сидя, подбородок уронив на грудь, то прокравшись к девочкам своим. Ручки то Алифеи, то Факир на талии оказывались, а теплом и без одеяла согревали и тело, и дух.

Дурфа улеглась на постель, осмотрев комнату. А ведь часто она оставалась тут. Кажется, в новой столице кланов даже чаще, чем дома была эти пятнадцать лет. Сколько же воспоминаний, что не давали покоя.

Фаврир… прости, я приношу свои искренние извинения и, если бы была такая возможность… если бы Великие откликнулись на мой зов… я бы предпочла поменяться с тобой местами. Вернуть тебя ей, детям… я люблю ее сильнее, чем жизнь. Я люблю ее настолько, что готова всю жизнь и после смерти видеть то, как она счастлива, пусть и в объятиях другой. Лишь бы была счастлива и улыбалась.

Такие вот мысли крутились в голове крылатой, которая так и не уснула ночью, хотя… это особо и не отразилось на ее лице. Никакой помятости, или кругов под глазами. Свежая и веселая она поднялась с постели, побежала умываться и тихо заглянула в комнату, где спать должна была супруга. А там и ребеночек собирался новую тревогу поднимать. Гут глазки свои открыл, осматривалась и уже вот-вот должна была начать лить слезы, только дурфа ее на руки раньше взяла и покачала. Из комнаты вынесла.

– Хулиганка, хал своей спать не давала, да? Но… с добрым утром. Не против, если мы с тобой пока не будем будить никого?

Тихо царица разговаривала с малышкой, в ответ агуканья получая.

Месяц спустя. Дорэль в это утро была как никогда ранее бодра, хотя месяц поста все же хорошенько истощил дурфу, которая решила, что раз пост, то пост и за все это время сделала всего три глоточка воды, по одному разу на каждые десять дней.

Молитвы сменялись делами, а дела молитвами, а после всего этого она, словно все более, чем прекрасно возвращалась в дом и умудрялась еще с малышкой беседовать и играть, только на руки не брала. Первые дни еще ладно, а вот после пятого решила не рисковать поднимать Закию на руки. Имя ведь все же придумала крылатая. Смекалистая и невинная была эта девочка. Так пусть же сохранит она это.

Но теперь она в очередной раз уединилась, только в этот раз встретятся они после обряда.

Молитвы. Самый тяжелый последний день, который проводился в общении и вознесении молитв Великим, что помогают и судят дочерей своих. Так и крылатая встала на колени, нет, скорее рухнула на них. Сейчас можно. Богини итак знали о слабости, что в теле дурфы была. Теперь она могла себе позволить быть слабой. Пред ликом Великих.

До самого заката простояла так царица крылатых. Тело ломило. Ужасно. Как ужасно себя чувствовала дурфа. Сможет ли встать? Сможет ли еще поиграть сегодня с заметно подросшим за этот месяц ребенком? Аэль… обнять бы ее сейчас. Увидеть бы ее глаза светлые, небесно-голубые глаза любимой. Такие нежные и любимые. Не сойти бы с ума в этом одиночестве.

Внутри все словно оборвалось и появилось снова. Любовь, боль, радость и грусть. Все это вихрем носилось, словно разорвать собиралось изнутри. Но скоро… скоро ведь это все закончится…

Ведь так и случилось. Пришла ведьма, которая повела на обряд. Окончание поста. Ноги совсем не слушались и, если бы не то огромное желание увидеть своих любимых… если бы не оно, то дурфа уже давно пластом лежала на земле. Но она нашла в себе те песчинки сил и дошла до места, назначенного и пред ведьмами предстала дыша тяжело. Коленки подрагивали, а перед глазами на мгновения появлялся мрак полный, пошатыванием сопровождаемый Дорэль в это утро была как никогда ранее бодра, хотя месяц поста все же хорошенько истощил дурфу, которая решила, что раз пост, то пост и за все это время сделала всего три глоточка воды, по одному разу на каждые десять дней.

Целый месяц. Это время успело многим показаться вечностью. Тяжелое бремя непрерывных кровопролитных боев посреди становищ, среди лесов и лугов, верхом и пешим, легло на плечи всех от стара до млада. И только глоточек мирного неба оставался этим воительницам, ведьмам и милосердным, что шли бок о бок с Великой войны к Черной. Так легло клеймо наступления демонов на территории баргустов.

В этом пути была и царица, с многими, кто овдовел, с теми, кто осиротел, но не потерял пламени. С каждым боем раскрывая алое знамя царицы огня – крылья цветущего пламенного цветка, Аэль была в небе одна и на передовой в самой гуще противника. В крови своей и врагов возвращалась с поля боя, ведомая вперед призраком прошлого – сияющей фигурой, сотканной из глубинного света и пламени, танцующей, как сама богиня, не знающей ни страха, ни усталости.