Mel RedWolf - Ветер перемен. В краю скорби

Глупая, у тебя не женщина в постели, а гут, гут, который женщину не познал. И не смотри, что она такая большая и пост у нее есть, все равно она гут несмышлёный. Приободрила себя Аэль, развеяв напряжение натянутой тетивы. В ответ на слова дурфы, баргустка потерлась о щеку ее и лбами, тихо пустив смешок.

– Конечно, моя маленькая, думаешь я не знаю? Смотри мне, не перенервничай только.

Ласково прозвучал голос, пока в голове всплывали потоком мысли. Дорэль ведь столько ждала, не столько, сколько Фаврир, но тоже отгуляла свое одиночество. Как же грубо было надеяться просто физически ее сделать женщиной, тем более в первый запоминающийся раз, который она так долго хранила, будто бесценный огонечек. Фаврир… Когда она была в постели, то вовсе не изменяла Жефин с ее дочерью, так и теперь это не измена. Лишь еще один уголочек свободный сердца займет.

От такой мысли стало немного терпимее внутри. Связь не казалась тем кощунственно дробящим нутро явлением, а стала частью раненого естества. Аэль подмигнула игриво и нежно коснулась губ дурфы, заглядывая в ее глаза, будто впервые. Эта томность, приторность ее светлых, словно лик луны глаз казалась определенно необычными. Красивая ведь дхарга и чувственная. Наверное, даже зря сказала, что столько, сколько захочет. А вдруг сил не хватит?

Бровь невольно взлетела наверх, а рука вниз, неловко палец скользнул по складочкам приоткрывшемся, а глаза ловили все перемены с любопытством до жадности каждой мелочи. Первый раз – не шутка. И не поймешь ведь так, что по нраву, и не подскажет, что хочется, потому что еще не знает. Одно только успокаивало – первый быстро, а последующие по чуть-чуть отступая от первого, узнавая новые территории. Уж до главного можно было не торопиться, на третьем, а то и четвертом разу своей до конца сделать.

Дорэль хихикнула, совсем успокоившись. Нет, напряжение никуда не ушло, только возросло. Но не было теперь того странного беспокойства, что Аэль тяжело. Оно пропало, оставляя только осознание того, что они стали еще ближе. Но эта ночь только благодарность Великим, которые помогли, не отказались союз скреплять. Спасли жизни дочерей своих и теперь Аэль может на правах второй царицы управлять войсками дурф.

Только сейчас другое. Иное волновало крылатую. Эти ощущения, эмоции… как же ей нравились прикосновения любимой, а тело ее чувствительное вздрагивало, а от мест, которые тронула пальчиками Аэль волнами разрасталась буря, словно рябь на водной глади.

Тонкий стан выгибался, когда бескрылая задевала чувствительные зоны, о которых дурфа прежде не подозревала даже. Одной из таких оказалась талия, которую так часто в своих ласках оглаживала баргустка. И далеко не щекотка то была. Дух от такого перехватывало и приходилось крылатой вдыхать воздух с трудом.

Крылатая не стала слишком ярко реагировать на слова баргустки, хотя румянец на щеках обозначился насыщенный, с бледностью кожи играя. Как же ей, наверное, легко было… по сравнению с ней ведь Дорэль кроме поцелуев нежных и не знала ничего, а теперь… ее чувства, эмоции. Ощущения. Лепесток за лепестком крылатая раскрывалась для любимой и для себя находила нечто новое на не первой тройки десятке прожитых лет.

– Не томи…

Тихо проговорила дурфа перед тем, как получила новый поцелуй. Особенный. Каких еще не было у них. Да, каждый был особенным, долгожданным. Тело принимало каждую ласку новым изящным движением, которое подчеркивало изгибы, либо тихим звуком, который звучал сквозь сладостный поцелуй.

Реснички затрепетали сильнее. Неожиданно для самой себя в первую очередь царица издала непонятный звук. Стон, что не получилось сдержать вырвался тихо, неловко. Не такой, какие бывали при ранении. Этот шел из глубины. Собирался в груди и комом вырвался в губы возлюбленной. Аэль вздрогнула от этого звука, но спустя миг уже адаптировалась. Значит, было все в порядке и теперь уже не один пальчик, а ладонь накрыла половые губы, скользя по ним, а средний озорствовал, как язычок во рту, сладко – сладко скользя, только постепенно наращивая темп и давление.

На щеках невольно возник румянец, но можно ли воспользоваться неопытностью дурфы? Если вдруг испустит ветер или пламя, тогда, тогда быть может, но не сейчас. Аэль оторвалась от губ, опустившись к шее, которую окружил вниманием полет теплых нежных поцелуев. В первый раз кусать не стоит, так и спугнуть пташку можно. Горячее дыхание бередило чувственность, а губы лишь нежность, желанность показывали, то легко, то крепко припадая.

Двумя пальцами Аэль решилась продолжить свои ласки, как бы вытягивая поглаживаниями маленький орган, пока он не стал напряжен максимально. Тогда один отодвинул кожаную складку, оттянул ее, а основной палец ритмично стал проминать головку, доводя дело до конца.

Дурфа прикусила нижнюю нежную губу, пытаясь сдержать очередной стон, но это получалось с переменным успехом, так что все равно срывались томные вздохи и сдавленные постанывания. Разгоряченная плоть увлажнилась от столь активных ласк, а глаза заволокла дымка возбуждения, тугим комом собирающееся внизу живота и так сильно ноющее.

Щеки пылали от осознания того, что Аэль касается ее в подобных местах. Голову отвели чуть в бок, а темные пряди волос немного скрыли лицо смущенной крылатой, чье дыхание совсем сбилось, о чем свидетельствовала тяжело вздымающаяся и опускающаяся грудь.

Сдерживать стоны уже не было никаких сил, ножки согнулись в коленках, а руки крепко сжимали мех, что сегодня лежал на брачном ложе. Мгновения и приятная волна вместе с дрожью прошлась по телу крылатой, которая дугой выгнулась в спинке, но ком не распутался. Казалось, что только сильнее затянулся. Аэль ласково коснулась губами щеки дурфы, позволяя немного прийти в себя, рукой оглаживая формы ее, от ягодиц к поджарым бокам, с них на живот и изгибы талии.

– Твой самый первый раз. Ммм, тебе все понравилось?

Уточнила баргустка, попытавшись все же заглянуть в глаза. Ориентироваться на тело не плохо, но чувства лучше всего выдают глаза. Баргустка вновь коснулась губами щеки, а потом и виска, отодвинув прядку волос. Теперь тяжесть ощутимо легла на тело, ведь опора уже успевшая устать, подрагивая скользила по волосам – воплощению ночного неба, чей запах сейчас напоминал о юности, тех порах, когда после жаркого боя было лучше выпить не крепкий мед, а пропустить между губ этот густой шелк и вдохнуть аромат женщины. Ее вкус.

В горле предательски пересохло и Аэль припала к устам, решив, что перерыв был достаточен. Ладони опустились вниз к ягодицам, разминая их и оглаживая бедра, а потом мимо сосредоточения истомы поднялись вверх до двух спелых плодов, которых еще никто так не касался: нежно, с желанием и вожделением, с опытом и знанием, как не сделать больно, а только сильнее растопить самообладание дурфы.