Василий Рем - Мои воспоминания

– Молодец, парень, умеешь работать! Только не пойму, как тебе это удалось? Лошадь, смотрю, не в мыле…

Долго думал бригадир, куда же меня поставить на работу, и первым моим рабочим днем было смазывание деревянных осей у повозок, гудроном

Я показал ему свою конструкцию и рассказал, как до этого додумался. За день мне поставили шесть трудодней, по три за каждую норму. Утром в бригаде, когда собрались колхозники, бригадир вывел меня перед всеми и красочно рассказал про моё изобретение и про две нормы при распахивании. Все захлопали, с уважением глядя на меня и приговаривая:

– Ай да малый! Ай да смышленый!

Когда распахивание картофельной делянки было завершено, меня с Перваком перебросили на уборку сена – разбросанные по всему полю копны надо было стаскивать к месту скирдования. Для этого к одной стороне хомута цеплялась сложенная вдвое веревка. Обведя веревку вокруг копны, ее подбивали под нижние края копны и привязывали к другой стороне хомута за гуж. Получалась волокуша из веревки и лошади. Однако при таком креплении копны часто разваливались, особенно если местность была неровная или лошадь двигалась слишком быстро. Сообразительность и тут меня выручила. Я сделал один конец веревки длиннее, а другой короче и подбивал под копну только длинный край, а короткий бросал под задние ноги лошади. Продернув копну вперед, доставал конец короткой веревки, который оказывался внизу копны прямо посередине, и, перекинув через копну строго по центру, привязывал его к боковой веревке. Копна сена получалась крепко связанной, как вязанка дров, и можно было тащить её хоть через всё поле – она никогда не рассыпалась. Это мое изобретение бригадир тоже отметил и даже, собрав всех, попросил показать, как это делается. Впредь все стали связывать только так, чтобы понапрасну не разбрасывать сено по полю.

Уже поздней осенью меня послали сгребать в валки конными граблями высохшие стебли убранного картофеля. В то время никаких приспособлений на тракторах для сгребания, подъема или скирдования сена еще не было. Их придумали гораздо позже. Проблема была в том, что при собирании сухих стеблей в валки грабли срабатывали от нажатия на педаль, до которой я из-за своего маленького роста не доставал. Правда, был и второй вариант, ручной, – берёшься за рычаг и тащишь его вверх, пока грабли не поднимутся и не сбросят стебли или сено в валок. Но и этот вариант оказался не для меня: не хватало силенок, чтобы поднять грабли рычагом. Однако смекалка меня и здесь не подвела: я прикрепил к педали веревку, подсунул её вниз, под ось граблей, и вывел к сидению. Теперь оставалось только дернуть за веревку – педаль граблей уходила вниз, железные зубья поднимались вверх, и стебли картофеля падали в валок.

В первые дни работы в бригаде я мечтал стать конюхом, но потом, глядя на всё, что происходит в колхозе, понял, что самая крутая должность – это объездчик. Объездчик имел своего коня, свою повозку и, объезжая колхозные поля, следил, чтобы не воровали. По сути, это был прототип сегодняшних охранников, правда, с более широким кругом полномочий. Он мог плеткой отстегать детей, которые воровали горох или молодую кукурузу. Мог заставить взрослых сбросить с воза сено или клевер, которое те положили якобы для мягкости сидения. О любой краже он сообщал председателю, а с согласия того – участковому милиционеру, и возбуждались уголовные дела о хищении зерна, комбикорма, молодых поросят, телят или птиц. Многих, конечно, брали на поруки, но бывало и так, что сажали за решётку. Ох, как я хотел вырасти и стать объездчиком!

В конце уборочной, когда последний колосок в поле срезан, в колхозе устраивали праздник, у нас его называли «обжинки». Накрывался огромный стол, на всю бригаду, а на нем чего только не было! Борщ, суп, каши из трёх или четырёх круп. Мяса завались – куры, утки, гуси, говядина, свинина, баранина. Пироги с грибами, пироги с яблоками, медовые коврижки, свежий мёд в сотах. Самогона – хоть залейся, его пили тогда из гранёных стаканов. Я всегда поражался: как можно выпить стакан самогона – двести пятьдесят граммов – и не упасть замертво. А колхозники пили, причём по нескольку стаканов, и не пьянели – так, становились слегка веселее, пели песни, пускались в пляс. Женщины пили из маленьких гранёных рюмочек стограммовой вместимости. Были, конечно, и такие, что, захмелев, падали под стол, а иные начинали задираться и лезть на рожон. Но, получив по физиономии, быстро остывали и успокаивались.

Гуляли обычно до поздней ночи, с песнями и плясками. Женщины уходили на вечернюю дойку, управиться по хозяйству, а затем снова возвращались и продолжали веселиться. Дети тоже гуляли вместе с взрослыми, и им перепадало по рюмочке самогона, от которого кружилась голова, изображение двоилось и хотелось плясать и петь. Правда, они, чтобы не выдать себя, в общих плясках и песнопениях не участвовали. Однако, когда кто-то из взрослых замечал, что дети выпивши, то строго говорили:

– Рано начинаете пить, будете, как отцы, алкоголиками.

Мне пить не нравилось, и я твёрдо решил, что, когда вырасту, выпивать не буду совсем. И, судя по сегодняшнему дню, слово своё сдержал.

Но вот лето закончилось. Скоро в школу, опять учить уроки. Как любимые – математику, физику, русскую литературу, физкультуру, труд, так и нелюбимые – биологию, химию, украинский язык, который мы в детстве (да простят меня истинные украинцы) называли телячьим. Особенно он не нравился нам из-за иных знаков препинания. Взять, к примеру, апостроф – никогда не знаешь, когда его надо ставить, а когда нет. Это было непонятно, а значит, неинтересно. Зато я очень любил песни на украинском языке, все мои родственники, включая отца с матерью, пели их проникновенно, с душой. Украинскую литературу я любил так же, как и русскую. Читал много книг – и классиков, и современников. Но больше всего мне нравились стихи. Я удивлялся таланту поэтов и восхищался прекрасно подобранной рифмой. Хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест, владение рифмой меня просто очаровывали. Поэты и прозаики: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Некрасов, Маяковский, Блок. Тарас Шевченко, Коцюбинский, Леся Украинка. Ломоносов, Максим Горький – это были для меня кумиры. Всё, что в то время можно было найти из их произведений, я доставал и читал запоем, заучивая многие наизусть. В школе посещал литературные кружки – это было очень интересно. Уже к восьмому классу начал пробовать писать стихи сам. Тем более появился повод – умер наш любимый учитель физкультуры Евгений Степанович. Потрясенный этим событием, я написал свое первое стихотворение: