Филипп Горбунов - Проект «О»

– На вот, майн фройнд, погрызи, – и протянул студенту яблоко.

– Данке, – улыбнулся Дуденков и, наклонившись к самой ладони профессора, широко раскрыл рот, зажал челюстями фрукт и поковылял на костылях к своей койке и приземлился на неё, поя пружинами.

– Балагур! – с долей некоторого восторга заметил Валерий Степанович. Как бы в подтверждение этой характеристики и для усиления эффекта Дуденков снова поднялся и, опираясь на костыли, поклонился почтенной «публике». Всё это настроило гостей Кукушкина на весёлый лад, а Чайкин даже выдал пару недурных анекдотов. Максим в течение вечера посылал из своего угла пылкие взгляды Светлане, одновременно смачно грызя яблоко и улыбаясь.

Ближе к вечеру зашёл академик Смелянский. Передавал наилучшие пожелания от директора, был крайне взволнован и желал профессору скорейшего выздоровления. Его слова показались Валерию Степановичу искренними. Кукушкин был удивлён и растроган.

На другой день снова прибыл парнишка-следователь. Но Валерию Степановичу нечем было его порадовать, и молодой Пинкертон ушёл ни с чем, столкнувшись в дверях с медсестрой.

А ещё через сутки в палату ворвалась какая-то нахрапистая рыжая девица с пирсингом и самомнением. Кукушкин почему-то сразу почуял неладное. Макс и Виктор Саныч были поглощены игрой в шахматы, но и они оторвались от своих многоходовых комбинаций и тайком наблюдали за очередным странным посетителем профессора.

– Корреспондент Татьяна Троллина, газета «Самарская губерния», – с порога выпалила девушка. – Как вы себя чувствуете, профессор?

– Терпимо, спасибо. А кто вас…

– Вопросы позже.

Троллина полезла в сумочку и достала диктофон.

– Это ещё зачем? – встревожился Кукушкин.

– Для статьи. Валерий Степанович, расскажите, как произошло нападение? На вас ведь напали, да?

– Не буду я вам ничего говорить!

– Почему?

– Я не сотрудничаю с прессой, – заявил профессор.

– И давно? По какой причине?

– Не важно, – отмахнулся Валерий Степанович. – Не сотрудничаю, и всё.

Троллина пожала плечами.

– Но, профессор, читатели хотят знать…

– Читатели? – Кукушкин презрительно хмыкнул. – Не смешите меня, барышня! Интеллекту ваших доморощенных аналитиков можно доверить разве что оценку сплетен у подъезда…

– Зря вы так, – обидчиво произнесла журналистка. – Мы о многом пишем, в том числе о региональной политике, о разных ЧП. Вообще, у нас богатая тематика и широкая палитра мнений. Вчера, кстати, вышла большая статья о подготовке к празднованию юбилея президента.

– Вот и славно! О нём и пишите…

– Но у меня редакционное задание – написать про вас!

– Простите, ничем не могу помочь…

– Почему вы упрямитесь, не пойму! Мы могли бы создать необходимый общественный резонанс, ускорить процесс поимки преступников.

– Не надо никакого резонанса, я не хочу, – занервничал Кукушкин. У него начала болеть голова.

– Вы что, не хотите, чтобы полиция их нашла? Или, может, догадываетесь, кто это был? А, Валерий Степанович?

«Вот заноза, – с раздражением подумал Кукушкин. – Как бы от неё избавиться поскорее?»

– А, может, вас кто-то запугал? – щёлкает диктофоном нахальная девица.

– Да прекратите вы!

– Да на вас лица нет! Нет, кто-то вам всё-таки угрожал, я же вижу, – Троллина лукаво прищурилась. – Кто? Бандиты? Полиция? ФСБ?

Услышав зловещую аббревиатуру, Кукушкин побелел.

– Ага, угадала?! – обрадовалась журналистка. Голова у Кукушкина уже гудела, как огромный медный колокол. Ему стало дурно.

– Девушка, уйдите, я прошу…

– И не подумаю! – последовал дерзкий ответ. – Раз тут спецы замешаны – это «бомба»!..

– Да какие ещё спецы! Я не буду разговаривать! Мне плохо!

– Ну, Вале-е-ерий Степанович…

– Сударыня, – подал возмущённый голос Виктор Саныч, – вас же попросили уйти. Будьте любезны, покиньте палату.

– Фирштейн, фройляйн? – подключился Максим, приподнимаясь на одном костыле, а второй угрожающе беря за ножку.

– Так, вот только без этого! – вскочила Троллина. – Всё, я ухожу…

Девушка нервно запихнула диктофон в сумочку и быстрым шагом покинула палату, фыркнув:

– Психи…

– А вы популярны, профессор! – съязвил Макс. – Вон какими толпами ходят. Как к Ленину…

– Типун вам на язык! – отозвался Кукушкин.

– Простите, я не это имел в виду… А девица – стерва. Хотя фигурка ничего себе… Но характерец… А ещё говорят: женись. Ага, щас! Вот попадётся такая вердаммтер шуфт – и вся жизнь под откос!..

– Тоже мне знаток дамских струн, – хмыкнул Виктор Саныч. – А как же любовь? Полюбишь – по-другому запоёшь. Вот я со своей Томкой тридцать лет бок о бок прожил. А, между прочим, характер у неё был, мягко говоря, тоже не сахар: у неё бабка по материнской линии казачкой была, мать – татарка, а отец – юрист… В общем, трудно было, а друг без друга всё равно не могли. Я ей из командировок не письма – романы писал, а она мне – стихи. Вот так.

– Ого! А почему – была? Ушла?

– Ушла, – глухо проговорил Виктор Саныч.

Максим осёкся и покраснел.

– Простите, я не понял…

– Ничего.

– И всё-таки… – подбирался к понравившейся теме Дуденков. – А если это привычка?

– То есть?

– Ну, привыкают же люди к скудной пище или там к дурному климату… Как в Петербурге, например, где всё время слякоть и ветер. Или взять какую-нибудь Анадырь, где лета вообще нет, а среднегодовая температура и до ноля не дотягивает. А люди живут!

– Максим, вы любили когда-нибудь? – серьёзным тоном спросил Виктор Саныч.

– Увлекался… – уклончиво ответил студент.

– Ну, это не одно и то же. Влюбитесь, Максим, и вам в голову не придёт сравнивать это прекрасное чувство с привычкой. Поймите, я о высоком говорю, о каких-то тонких эманациях, а вы – про слякоть!..

– Дас либэ ист майн фюрер? Не думаю…

– Так подумайте на досуге.

– Извините за грубость аллегории, – сказал Максим, – я просто хотел более популярно объяснить, что… как бы это сказать?.. одним словом… любовь есть фикция, вымысел романтиков.

Виктор Саныч только раздражённо отмахнулся.

– А вы как считаете, Валерий Степанович?

Но дискуссия товарищей Кукушкина мало волновала. В висках бухал гигантский молот, голова раскалывалась. Позвали медсестру, та сделала укол успокоительного, и Валерий Степанович забылся ровным глубоким сном.

Вечером за пресной гречкой с тощей сосиской, похожей на чей-то обморок в троллейбусе, Валерий Степанович снова вспомнил слова настырной журналистки и крепко задумался. «А что, если эта ненормальная была права, и я здесь именно из-за „конторы“? Вдруг это были не хулиганы уличные, а люди Безликого? А что? Выглядит как банальное ограбление… Нет, нет, с этими зверями надо поосторожнее. Хватит корчить из себя борца за правду – у меня всё-таки жена, сын-школьник! Если что, кто о них позаботится? А то выйдет, как с этим Чагиным, не дай бог…» Размышляя об этом, Кукушкин вышел пройтись в коридор, где каталки, бугрящийся линолеум, старики-призраки на разболтанных ходунках, острый запах мочи и лекарств, а лампы дневного света режут ослабшие глаза… Подышав миазмами больницы, поразмыслив о происшедшем, Валерий Степанович вернулся в палату, лёг на койку, полистал журнал о кино и уснул. И вот вскочил после очередного липкого кошмара… Странные тени вспыхивали и гасли на неровностях потолка, казавшегося бескрайней мутно-белой таинственной степью, от края до края занесённой снегами и не отмеченной ни на одной географической карте мира. Ужасно вдруг захотелось стать маленьким-маленьким и сбежать в эту дивную перевёрнутую страну, стать её тишайшим жителем, счастливым пленником бесконечной белизны, бледной тенью, бегущей по сонным сопкам за грань возможного, в пространство абсолютного ноля, отсутствия цвета, звука, слов и дел – туда, где никто не вспомянет и не найдёт. Как в детстве, в далёком беззаботно-солнечном детстве – этом безнадёжно кратком времени выдуманных миров… Профессору вспомнилась мать, её добрые усталые руки. Её глаза, забывшие покой и так и не нашедшие счастья…