Владислав Корнейчук - Тень Ельцина. Книга содержит нормативную лексику

Я заглянул в опустевшую кофейную чашку.

─ Ив, я поеду.

─ Ты же теперь на бульваре Мажента живешь? Недалеко от Северного вокзала?

─ Ближе к площади Республики. Уже в любом случае очень поздно. – Направляюсь к двери.

─ Жак! Забыл сказать… По-моему, ты зря бросил живопись. У тебя в последнее время стало получаться что-то свое…

Меня довольно долго доставал Юлек, предлагал подраться и выяснить, кто сильнее. Я не мог отказаться от этой дуэли. Мой классный рейтинг и так в ту пору сильно упал. Юлек не был сильнее меня. Задиристее, но не сильнее.

Я принял вызов. Дрались после уроков без секундантов недалеко от школы, в переулке. Состоялся обмен синяками. Юлек получил не меньше моего и задирать меня в будущем явно расхотел. На следующий день ему предстояло выдержать вал насмешек в связи с «фонарем», который я поставил. Мой находившийся на катастрофических уровнях рейтинг, похоже, существенно подрос.

В глубине души надеялся: мать не станет ругать за то, что я защищал свою честь. Дома, однако, ждало разочарование. Увидев на моем лице синяк, пропуская мимо ушей мои разъяснения, родительница наподдала еще. Пришедший с работы отец разбираться, почему я дрался, что произошло, не стал. Может быть, это была очень тонкая внутрисемейная дипломатия. Возможно, отец подумал: «Получил от матери по шее? Значит, было за что».

Однажды мы с моей подругой – француженкой Симоной – и матерью гуляли по Иерусалимской улице, говорили о разном.

─ Они с Малгожатой, – сказала мать, обращаясь к Симоне и имея в виду меня и мою сестру, – думают, что, если бы я их мягче воспитывала, они б в жизни лучше устроились.

Потом уже тише и вроде бы невпопад добавила:

─ Да я и не наказывала почти. Не помню…

К тому времени я уже давно понимал, что мама очень хотела мне добра, невероятно много делала для своих детей, ей часто было действительно трудно, при этом она не всегда понимала, что перегибает со строгостью. С одной стороны, просто не знала о том, что перед ней чувствительные, ранимые ребятишки. С другой, мама выросла в такой среде, в которой тычки и ругань в отношении детей – какой-то особенной грубостью и не считались. Отец же, наоборот, был слишком мягким человеком.

Однажды – мне семь, Малгожате одиннадцать – мать как-то наказала сестру. Маленькая блондинка рыдала. Мне было ее очень жаль. У меня у самого полились слезы. Я по-детски неловко обнял Малгожату. Гладил по голове, по блестящим на солнце волосам сказочной принцессы, утешал:

─ Когда вырасту, я на тебе женюсь.

Рыдая, Малгожата дала взвешенный комментарий:

─ Братья и сестры не женятся.

…Возвращаюсь из Бове, был у сестры. В гостях подкрепился журеком, голубцами и порцией фирменного скепсиса Малгожаты.

Через два дня экзамен, а я беспечно езжу по гостям. Вчера у Ива за разговорами день прошел. Вернувшись из его студии, засел за учебники на всю ночь. Утром поехал в Бове. Сейчас 14:25, хочется спать… Скоро будет Северный вокзал, минут через десять, не больше, выходить, а я проваливаюсь в сон…

Звонит мобильник. Решаю ответить, не выходя в тамбур: пассажиры с соседних мест уже туда ушли – мы подъезжаем к Северному вокзалу.

─ Привет! – Это Поль, знакомый марксист-троцкист-антиглобалист, в следующем году он заканчивает исторический. – Звоню, чтобы предупредить – мы вернулись. Пробудем дня три и снова уедем. Как твои дела?

─ Прекрасно! Я подъезжаю к Северному вокзалу, скоро буду.

Квартиру на улице Шато д`О, где я сейчас живу, Поль предоставил мне в безвозмездное пользование на все лето. Он на пять лет меня старше (мне – двадцать три), мы неплохо ладим.

Поль участвовал в военных спецоперациях в Афганистане. Говорит, убедившись в том, что французская армия редко действует в интересах своей страны, военную карьеру оставил.

Я люблю с ним поболтать, хоть Поль и посмеивается над моим акцентом. Франция – страна иммигрантов, здесь чисто говорит теперь не так уж много народу…

Полгода назад в Марселе – на платформе Витроль – какой-то грозного вида мужик упрекнул меня в отсутствии… вежливости! Слово politesse он произнес даже дважды. Рэнглер, с которым мы возвращались после трехдневного пребывания в Арле (я поехал с Ивом на этюды), в самолете посмеивался:

─ Он тебе хотел помочь вытащить из вагона рюкзак и этюдник, а ты на него, как на гангстера уставился, ха-ха…

А все – почему? Да я просто не понял его идеального французского, когда он ко мне обратился!

─ Давайте подкрепимся чем-нибудь! – Милана, подруга Поля, открывает холодильник, на одной из боковых стенок которого прикреплен большой постер субкоманданте Маркоса.

Символ антиглобализма внимательно смотрит на нас в прорезь своей pasamontanas, из его трубки вьется дымок…

Сербка извлекает паштет, масло, сыр, бутылку белого вина…

─ Прекрасно. – Поль, кажется, удивлен моей запасливостью. – Мне багет с сыром! А ветчина есть?

─ В магазине.

─ Перекусим и сходим…

─ Выпьем за наш приезд!

Сноровистая Милана уже наполнила винные бокалы. Делаем по глотку.

Смотрю на парочку и думаю: какие все-таки счастливые люди!

─ Мы на недельку в Нови-Сад, а потом… – Поль посмотрел на Милану. – Куда мы собирались, не помнишь?

─ Не-а! Я выпила – и плохо соображаю.

─ Это так по-славянски – выпить и не помнить сказанное час назад!

─ И ты, – в ответ ласково пожурила Поля Милана, – не помнишь.

─ М-да… Это как-то не по-французски.

Всех развеселил оборот «как-то не по-французски».

Мы выпиваем еще по бокалу вина. Веселье, с элементами славянской бесшабашности, подступает неумолимо.

─ Поль, тебя родители били? – спрашиваю.

Студент Сорбонны явно не ожидал такого вопроса, но отвечает:

─ Яцек, побойся Бога! Когда я родился, средневековые нравы уже успели изрядно смягчиться.

─ Поль, зови меня Жаком. А то Яцек – как-то комично звучит в твоих устах. И ты, Милана, зови меня Жаком. Кстати, тебе доставалось от родителей?

─ Ну… иногда как-то наказывали, но бить не били. – Сербка, выросшая в Нови-Саде, наморщила лоб: как будто пытается что-то вспомнить. – Почему спрашиваешь?

─ Одного знакомого художника били мать, отчим… Стало интересно, у кого как с этим. Может, диссертацию напишу.

─ Как интересно!

─ Ну да, «Подавление личности в семье и в обществе».

─ Ха-ха-ха…

Хрустальный смех молодой женщины разливается по квартире, преодолев гостиную, гаснет в прихожей, у входной двери.

─ Жак, ты читал «Детство» Горького? – У Поля какая-то идея.

─ Только «Фому Гордеева».

─ В «Детстве» есть очень точно на эту тему. Сейчас, Жак, я найду…

Поль запрыгивает на письменный стол – так он достает до самой верхней полки стеллажа – и извлекает потрепанную книгу, на обложке которой крупно набрано: «Maxime Gorki. Enfance».